– А-а-апхи!
– Вот, и снова я говорю чистую правду. Господи, почему не пулевое ранение, не перелом, не сотрясение, в конце концов, а позорная школярская простуда?!
– Утешься мыслью, что дураки не болеют. В смысле, если ты болеешь, то уже не дурак. И не сетуй на простуду, Порох вон с плевритом слег. Мы двое суток плескались в воде, чего ты ожидал-то?
Они торчали в лазарете уже целый день. И если поначалу все было вполне сносно – возможность выспаться, например, казалась весьма неплохой идеей – то потом Шкипера начало мучить безделье. Он был из того сорта людей, что не умеют просто лежать и ждать. Ему нужно было чем-то занять себя, и наблюдать за тем, как Ковальски и Прапор играют в морской бой не тянуло на гордое звание программы дня.
– Что вы творите? – только и поинтересовался он, обнаружив у себя под боком этот очаг маринистических баталий.
– Деремся, – флегматично оповестил его Ковальски. – Видишь ли, мы все собирались заняться этим по дороге, но руки не доходили. Д-4.
– Мимо! – злорадно оповестил его Прапор. – Е-6!
Шкипер махнул на них рукой и отвернулся. Он приготовился к долгому ожиданию в компании этих шибко воинственных, гадая, когда же будут новости.
Вчера вечером, по пути с вертолетной площадки, их ненадолго перехватил Секрет. Пообещал зайти, как сможет, и тут же смылся в неизвестном направлении. Теперь Шкипер все переживал, что коллеге тире конкуренту удастся взять реванш. Сама мысль о том, что он может быть обязан спасением и успехом операции кому-то постороннему, приводила его в бешенство.
Секрет объявился только к вечеру. Вошел в ослепительно-белую, вылизанную роботами-уборщиками до стерильности лазаретную палату, а следом за ним топал Рико, неся в охапке несколько банок сардин, довольный как свежевымытый слон. Одну банку он тут же кинул Шкиперу, другую принялся вскрывать сам, по-свойски хлопнувшись на край постели Прапора.
– Они ушли, – с порога оповестил пациентов Секрет. – Два человека это не улов, это хвост ящерицы. Все придется начинать сначала, хотя теперь, когда у них только одно судно, им доведется попотеть…
– Что ж, будем в таком случае пока что считать это ничьей, – пожал плечами ученый. – Дело идет на новый виток.
– Точно. У меня есть идеи на его счет, но прежде чем я объявлю сбор на брифинг, мне нужно кое-что спросить. Кое-что важное.
Он обвел взглядом аудиторию: Шкипера, замершего с ножом и консервной банкой в руках, Ковальски, отвлекшегося от блокнота, Прапора, грызущего карандаш, и Рико, который с урчанием изничтожал сардины.
– Когда я буду планировать эту операцию, – продолжил агент Секрет, – Я могу рассчитывать на моего нового научного сотрудника или уже нет?
Повисло неудобное молчание, и тишина нарушалась только звуками, с которыми сардины исчезали в бездонном желудке подрывника. Шкипер, будто позабыв про консервы, смотрел прямо перед собой, но явно не видел ни банки, ни ножа, ни даже своих рук. Его отряду этот взгляд был хорошо знаком.
Прапор бросал вопросительные взгляды на каждого из участников дискуссии, стараясь по их лицам прочесть ответ. Ковальски смотрел в сторону. Секрет проследил за его взглядом. Рико сосредоточено выворачивал банку наизнанку.
– Тебе это ни о чем не говорит? – не сводя с сослуживца глаз, поинтересовался ученый.
– Что перед нами кладбище продуктов?
– Что он совершенно спокоен. Игнорирует то, о чем мы тут треплемся.
– Гм. Сказать по правде, я не удивлен. Он же… Я хочу сказать, он… альтернативно нормальный.
– Ты имеешь в виду – чокнутый? Это да, но я о другом. Видишь ли, он не проявляет к этой беседе интереса не потому, что не понимает, о чем мы тут. А потому, что уверен в итоге, – Ковальски оглянулся на командира отряда «Северного ветра» и теперь глядел на него, однако свет, отражаясь в стеклах очков, не давал Секрету рассмотреть выражение глаз собеседника.
– Три дня назад я сказал ему «да», и он мне верит.
– Так что, ты опять «пингвин»? А как насчет того, что тебя, м-м, исключили?
– Знаешь, мне, если честно, плевать. Куда они от меня денутся?
– И тебя не задевает вся эта история?
– Задевает? Что меня задевает, так это то, что меня и Пороха сочли погибшими, не удостоверившись на все сто. Поверили в то, что случилось худшее, доверились показаниям приборов, а не вере в нас. Вот это действительно неприятно. А прочее так, ерунда.
– А если твой командир снова велит тебе убираться?
– Тогда, – ученый внезапно улыбнулся, – я разобью ему нос. Уверен, мы чудесно поладим.
========== Часть 10 ==========
Секрет неуверенно оглянулся на упомянутого командира. Тот, придерживая консервную банку локтем, запустил освободившуюся руку в нагрудный карман, сгреб оттуда что-то звякнувшее, и раскрыл ладонь перед самым своим лицом, как будто опасался, что кто-то подсмотрит. Равнодушные лучи ламп дневного света масляно мазнули по истертым плоскостям. Шкипер взвесил жетоны в руке, и только было собирался занести ее для броска, нацеливаясь в сторону соседней койки, как вдруг Ковальски со своего места подал голос:
– Если, – произнес он, и Шкипер замер, как замирает любой тренированный боец, при звуках голоса товарища по команде: нужно сначала оценить сведенья, а после действовать. – Если, – повторил Ковальски, – ты сейчас швырнешь этим в мою сторону, то подбирать будешь сам.
У Шкипера сделался несколько недоумевающий вид.
– Ты не хочешь?.. – поднял густые брови он. Ковальски снял с тонкого длинного хрящеватого носа очки, с сосредоточенным видом протер их краем больничной простыни, посмотрел на свет и лишь после этого водрузил обратно. Как будто именно через эти очки он осматривал и оценивал все, что происходило в мире, и, не протерев, рисковал получить для анализа неверные данные.
– Если, – снова заговорил он. Кажется, это слово для него что-то означало особенное и прочим присутствующим недоступное, – Если ты, Шкипер, бросишь в меня тем, что держишь – бросишь, а не передашь из рук в руки – ноги моей не будет на базе. Клянусь.
Шкипер задумчиво сжимал и разжимал кулак. Он глядел на своего лейтенанта с каким-то новым выражением, одновременно и пытаясь понять, что с ним