Лучше я буду обезьяной,

вставшей на две ноги,

чем падшим ангелом

(с) Терри Пратчетт

Зима в этом году выдалась на удивление снежной. Валило и валило, как будто небеса открыли у себя какой-то прежде позабытый потенциал – а, быть может, рождественские эльфы при ежегодной переписи обнаружили неучтенный прежде склад и теперь спешно избавлялись от неликвида. Всю последнюю неделю не было и часа, чтобы с неба чего-нибудь не сыпалось. Все, на что падал взгляд вокруг – все было укутано белым покрывалом, и сколько бы его не расчищали, сколько бы не раскатывали на дорогах снег, как бы ни старались скопить на обочинах побольше грязной слякоти – наутро всегда оказывалось, что все эти старания пропали втуне: город, будто миниатюрная собственная копия в сувенирном шаре, утопал под снегопадом. По телевизору объявили штормовое предупреждение.

Именно в эту погоду – а то какую же еще выбрала злосчастная судьба, чтобы подбросить очередную подлянку – нужно было с корнем выдрать себя из теплого дома и ехать к черту на рога. Марлин думала об этом с тоской, когда выслушивала накануне далекий, сбивчивый голос в телефонной трубке, когда сидела, разбуженная, в своей кровати, прижимая желтую пластиковую трубку к уху, думала, и когда стояла перед отверзшим дверцы, словно врата ада, шкафом, выбирая теплую одежду, и когда заказывала по интернету билет на рейсовый автобус, и когда пила безо всякого удовольствия горячий шоколад на остановке, поджидая его. Думала, глядя из окна на проносящиеся мимо одинаковые снежные пейзажи, ставшие совершенно неузнаваемыми под слоями даров неба. Думала, когда на остановке ее перехватили две ее болтушки-кузины и, не уступая одна другой права первой обо всем рассказать, принялись в два голоса живописать, как же так вышло, что тетя Роза попала в травматологию накануне Рождества. Думала, когда на бьюике кузин, – довольно вместительной, надо отдать ей должное, машине модели две тысячи седьмого года, – они на брюхе проползли по городу к больнице, и когда отряхивали с ног снег на крыльце под усталым, подозрительным взглядом медсестры. Думала, когда они поднялись на четвертый этаж и когда тетя Роза, старушка, чье существование наглядно доказывало справедливость теории Дарвина – настолько у нее было обезьянье личико, – живо обернулась на шум открываемой в ее палате двери. Думала, когда тетя Роза причитала, что запасла к Рождеству, судя по ее уверению, чуть ли не целого бизона, а к нему вдобавок какие-то соленья, заготовки для салатов, коржи для домашних пирогов и прочая, прочая – одним словом, такой запас провизии, что становилось положительно непонятно, как одна такая хрупкая пожилая леди все это собиралась изничтожить. С другой стороны постепенно прояснялось, что служило причиной ее ежегодных рождественских посылок.

-Я ведь тут уже пятый день, – пожаловалась тетя Роза, комкая в маленьких, но проворных ручках свой вышитый платочек со старомодными собственными инициалами в уголке. – А дома-то, дома ни единой живой души… Вы уж уважьте.

Марлин мысленно прикинула перспективы. По сути, ничего ужасного не происходило: всего лишь тетя Роза просила ее и двух ее болтушек-кузин, у которых рот не закрывался и от чьей трескотни у Марлин ум за разум заходил, принять на себя заботы о хозяйстве на зимние праздники, пока она, тетя Роза, лежит со своей сломанной ногой и вывихом в больнице. Взамен тетя предлагала зазвать к себе каких только их душе угодно гостей и весело отпраздновать Рождество, Новый год и хоть последний четверг этой недели – только бы дом не стоял пустым. По сути, не так уж все обстояло плохо, как могло бы быть. Они тут же – хоть это и было непросто – составили с кузинами список, на радость пожилой тетушке, которая все потирала ручки, слушая об их планах – а так же разделили между собой обязанности: кто кому будет звонить. Тут же тетя добавила, что им придется оповестить всех ее приятельниц, таких же пожилых леди, о том, что милые их посиделки отменяются и что если ее подруги, пожилые леди, не хотят торчать весь период викенда в приемной травматологии, то пусть подыскивают альтернативу. Из восьми тетиных приятельниц дозвониться удалось всего лишь трем. Еще у двоих оказались оборваны телефонные провода из-за непогоды, а о таком достижении человеческой культуры, как интернет, они, очевидно, не слыхали. К ним Марлин пришлось съездить на том самом бьюике и всю дорогу слушать, как ее кузины на заднем сидении обсуждают предстоящую вечеринку. Про себя Марлин считала свою особу безусловным лидером предстоящего мероприятия, потому как она одна и представляла достаточно отчетливо, что и в каком порядке им доведется делать. Она же командовала оповещением тетиных приятельниц, самолично вычеркивая из списка каждую следующую обогащенную новыми сведениями. После двух визитов шестую пожилую леди они с трудом отыскали на городском катке с двоюродными внуками, которые, услыхав новость, немедленно потребовали, чтобы бабушка присоединилась к ним и их семье на праздники. Седьмую застали на приеме у ее дантиста и по сей день понятия не имели, что она обо всем этом думает: передавать послание тети Розы пришлось, когда приятельница уже сидела, раскрыв рот, и могла лишь мычать, пока врач готовился к процедурам над ее беззубыми деснами. И наконец, восьмую довелось ждать в аэропорту. Она возвращалась от родни, и не было иного пути, кроме как сидеть, будто кот у мышиной норки, в терминале и ждать ее, выискивая глазами в толпе: Марлин, уже хорошо на примере прочих семи представлявшая, с кем они имеют дело, не питала надежды ни на голосовые объявления через коммутатор, ни на интернет, ни на прочие достижения человеческого гения, призванные облегчать жизнь. Пожилые леди, в единодушии, наводящем на мысль о заговоре, проявляли завидную стойкость в сопротивлении технологическим искусам и в лучшем случае умели пользоваться факсом, а в худшем – еще не позабыли, как заправляется чернильная лента в печатную машинку.

Именно таким образом и оказалось, что утро пятнадцатого декабря Марлин встретила на неуютной длинной пластиковой скамейке, составляющей, судя по всему, единое целое с полом, в обществе кузины Бекки по правую руку и кузины Стейси по левую, имея в запасе пару бутербродов и термос с кофе, а также катастрофически прескверное настроение. В терминале было тепло, и она сняла вязаную шапочку и перчатки – и то и другое, из красивой, цвета морской волны, шерсти, ей когда-то дарила все та же тетя Роза, собственноручно связавшая их в подарок. Однако сейчас ни то, ни