Литвек - электронная библиотека >> Соня Грин (Sonya Greeny) >> Современные любовные романы и др. >> Нити (СИ) >> страница 8
себя, когда произношу:

— А что важно по-твоему? Я вот трахнула твоего нового Коразона. Это важно?

Спустя мгновение в комнате ломается стена, открывая вид на город. И если бы не Дофламинго, я бы залюбовалась им.

Странная улыбка посещает моё лицо. Он не знает, правда это или нет. Дофламинго важен Ло, но я не так уж и важна. Меня, к примеру, можно сбросить в образовавшуюся дыру в стене. Я нервно смеюсь.

— Что ж, думаю это была плохая шутка.


Несмотря на то, что Дофламинго не поверил в секс с его подчиненным, Трафальгар на следующий же день плыл на Панк Хазард. И, выполнив его просьбу, я всё еще была в клетке. Но на этот раз уже сидела, свесив ноги из импровизированного окна. Ночью вид был еще великолепнее.

И я пообещала себе, что сбегу. Как только представится возможность — я воспользуюсь ей.

Уже через пару дней я снова была в просторной комнате, напоминавшей большую клетку. Я думала, что всё снова пойдет по старому сценарию. Только вот теперь он заходил реже. Иногда сутками игнорируя, иногда приходя на пару минут.

Но он не трогал меня. Даже не прикасался. И я уже была готова напасть и связать его.

Я могла свободно перемещаться по части дворца, где была моя комната. Лишь изредка охрана следовала за мной.

Мне больше не приносили еду, я могла сама ее приготовить. За мной больше не сновали так явно стражники. Библиотека была всегда мне доступна.

Эта призрачная свобода казалась неким наслаждением.

Пока я не поняла, что я просто больше не нужна ему. И я уже не хотела никуда сбегать.


Когда Дофламинго в очередной свой короткий визит сидел в кресле и молча наблюдал за мной, я наконец осмелилась спросить его о моей нужности. Но я не хотела выглядеть жалко.

Унижаться, чтобы узнать очевидное?

Вместо вопроса, я устроилась на его коленях. Боясь быть отвергнутой, я застыла, ожидая его реакции. Но это было… любопытством? Ему было интересно? Я была домашней обезьянкой?

Я хотела дотронуться до его щеки, поцеловать его губы и спуститься ниже. Почувствовать все его шрамы. Хотела снять с него очки и посмотреть в глаза. Хотела раздеть и умолять его остаться. Хотела показать, что я чувствую.

Но я сдалась так и не дотронувшись до его лица.

Я хотела встать, но его руки обняли меня за талию. Притянули к своему обладателю ближе. Его голос звучал до дрожи приятно:

— Хотел, чтобы ты первая сделала шаг.

Ждал пока я пойду к нему навстречу. Зачем? Так интереснее, когда жертва сама идет в лапы?

Хотел показать, как он нужен мне. Напрасно, я и так знала, как много мне нужно.

Неожиданный поцелуй оказывается до боли чувственным и желанным. Я так давно не чувствовала его губ, что возможно разучилась целоваться. Неуклюжие попытки снять с него одежду, со проводились его хохотом.

И мне не нужно было его умолять остаться. Он сделал это сам, медленно ввергая меня в пучину забвения.

Показывая другую грань себя. Ту скрытую и забытую, о которой нельзя было и спрашивать. Ту, которую он спрячет, когда всё закончится.

И мне стало страшно как никогда раньше. Потому, что я никогда больше не смогу и подумать о побеге, зная это. Почувствовав его. Вспомнив ощущения, что он дарил мне. Его простые прикосновения.

Мой шепот кажется раздается по всей комнате эхом:

— Я люблю тебя.

И я почти вижу благодарность в его глазах. Пока он не закрывает их, делая очередной глубокий толчок.


Я знаю, что он будет зол. Я знаю, что каждую ночь мои слезы будут вырываться наружу. Я знаю, что захочу обратно в его объятия, как только выскользну из них. Я знаю, что возможно он найдет другую. Но я не могу отказать себе в иллюзии нужности, что это было не просто его прихоти. Что это не просто игра, в которую я изначально проиграла. Что он будет рвать и метать, потому что это я, а не потому, что что-то пошло не так, как он планировал.

Я хотела бы разбудить его поцелуем и позавтракать, тем, что приготовила. Я хотела бы быть рядом с ним всегда. Особенно после вчерашнего.

И это пугало меня. Если я не уйду сегодня, я не смогу уйти никогда. Я знаю это. Я больше не захочу знать кто я и кем была. Мне больше не нужно будет море, которое мне снится. Я больше ничего не захочу кроме него.

И это будет больно. Но, мне будет больно в любом случае. Но, что если я уйду и всё забудется как страшный сон? Или я останусь и Дофламинго поблагодарит за завтрак? Что, если всё будет хорошо?


Маленькая записка, что вертелась у меня в руках, гласила:


«Мне до безумия страшно, Дофламинго. Я никогда не думала, что можно зависеть так от одного человека, как это делаю я. Не знала, что так можно любить.

Я не знаю, что должна сказать тебе напоследок. Потому как если я встречу тебя вновь, то вряд ли ты помилуешь меня, дав сказать хоть слово. А еще и потому, что я так и не поняла, как много значу для тебя. Скорее, как мало.

Есть моменты, в которых я хочу жить вечно. В них мне кажется, что тебе не всё равно. Что я счастлива и любима.

Ведь всё что у меня есть — это ты и вид на Дресс Роуз. Но я хочу снова увидеть море, почувствовать запах свободы. Хочу наполнить свою жизнь большим чем есть сейчас, хоть мне и кажется, что ничего большего чем тебя у меня никогда не будет. И это отчасти кажется мне прекрасно.


Потому, что хоть это и больно, но я всё равно люблю тебя».


Пару слез разбилось о бумагу от осознания того, что тот кому это предназначалось никогда не увидит эти слова.


The End.