прикосновения. И он использовал их силу. Тао досталось накануне. Всё в порядке, волноваться не о чем, через пару дней Тао вновь будет в строю.

― Отнятый дар остаётся у него? Или он владеет им временно? ― снова Крис: сухо и по существу.

― Временно. Предположительно. Мы не знаем точно. Он ни разу не использовал отнятые дары дважды.

― Всё лучше и лучше, ― хмыкнул Чен, фривольно развалившись на своём месте и уставившись на лампы под потолком.

― Он ценен, ― повторил Сюмин, ― поэтому, Хань, ты должен поработать с ним.

― Что? ― Хань легко уловил волну беспокойства, исходившую от Лэя. Беспокойства о нём.

― Ты хочешь подставить Ханя под удар? ― холодно уточнил Крис. ― После того, как сам сказал, насколько этот мальчишка опасен?

Вместо благодарности Хань испытывал сейчас глухое раздражение. Потому что прозвучавшие слова принадлежали Крису, а не кому-то другому.

“Спасибо, но в твоей защите я не нуждаюсь. Точно так же, как и прежде”.

― Я не смешиваю работу с личным, если ты об этом. И да, мальчишка опасен ― я рассказал, чем. Но такой шанс выпадает очень редко. И это ― наша работа. Мы должны хотя бы попытаться. Хань, даю тебе разрешение убить его, если возникнет угроза твоей жизни. В любом случае, если у тебя ничего не выйдет, мальчишку придётся ликвидировать. Он слишком ценен ― для нас. И слишком опасен, если мы не сможем управлять им. Свободны.

Будто услышав Сюмина, человек в клетке вскинул голову. И Ханю вдруг захотелось пригнуться под его тяжёлым взглядом. Этот взгляд прожигал насквозь, прибивал к полу и сдавливал грудь так, что невозможно было сделать обычный вдох. Ненависть, усталость и непреклонность сразу, концентрированные и мощные, словно накопленные за несколько жизней.

Будет непросто. Будет очень непросто, но…

― Я попробую, ― тихо произнёс Хань.

Когда он забирал подопечного, в клетку его сразу не пустили. Оказалось, цепи обеспечивали куда большую защиту, чем можно было подумать. Они медленно втягивались в отверстия в стене, из-за чего заключённому пришлось встать. Через пару минут он прижался спиной к стене, почти распластался по ней.

― Теперь можно зайти, ― кивнул Ханю охранник и протянул папку с отчётом. Как раз отладили освещение, и Хань смог заглянуть в бумаги. Цзинь Чжунжэнь. Или Ким Чонин, если по-корейски. Кореец, телепортация и вероятный дар заимствования, есть несколько травм, которые нельзя полностью исцелить. И пометка: агрессивен и опасен.

Вернув папку охраннику, Хань зашёл внутрь. Заключённый стоял у стены и жмурился из-за яркого света. Прежде всего, в глаза бросались худоба и смуглота, а ещё тёмные пятна синяков, царапины и ссадины. Вроде бы ничего такого страшного, но пересчитать его рёбра Хань мог не сходя с места и даже сквозь тёмную ткань рубахи.

Веки заключённого дрогнули, после чего он медленно открыл глаза. То же самое ощущение: Ханю будто с силой надавили на плечи, чтобы заставить пригнуться, и одновременно попытались прожечь насквозь. И теперь воздействие стало гораздо сильнее, чем тогда ― через стекло. Заключённый явно видел в Хане врага и не ждал от него ничего хорошего. Неверная позиция, но исправить её будет трудно, потому что перед Ханем стоял редкий упрямец ― упрямство сквозило в каждой чёрточке его лица и воплощалось во всей красе в форме подбородка и в рисунке бровей. Классический пример, хоть в учебник снимок можно вставлять.

― Меня зовут Лу Хань. Я буду твоим новым наставником, ― негромко и мягко представился Хань.

“Тюремщиком”, ― отчётливо отпечаталось у него в мыслях. Невольно Хань попытался отыскать разум заключённого, но вновь наткнулся на пустоту, однако мысль о тюремщике точно принадлежала не самому Ханю.

Тогда кому же?

========== 1 ==========

► 1 ◄

Он облизнул сухие губы и принялся медленно разматывать клубок из воспоминаний. Так приходилось поступать всякий раз, когда его переводили из одной клетки в другую. Из-за его дара всегда применяли либо шокер, либо усыпляли с помощью мощного снотворного. Чтобы он не помнил дорогу. Лучше б просто прикладывали по голове чем-нибудь тяжёлым…

Ошейник не позволял Чонину выйти за пределы “Дворца”, а меры при переводе не позволяли хорошо ориентироваться внутри “Дворца”. Напрасная трата времени и средств. Чонин был не настолько глуп, чтобы сбегать снова с ошейником. Одного раза хватило, дабы уяснить: сначала надо избавиться от ошейника, а уж потом рвать когти. Пока на Чонине болтался этот дурацкий довесок из металла, пластика и кучи микросхем, он ни за что не воспользовался бы своим даром.

Сейчас он лежал на жёстком… на полу, скорее всего. На запястьях и лодыжках ощущалась привычная уже тяжесть металла. Снова цепи. Хотелось почесать шею. Под ошейником.

Ах да, новый наставник. Как там его звать? Хотя какая разница? И если в этот раз ничего не выйдет, Чонина просто убьют. Разумеется, никто ему об этом не говорил, но он сам по себе умный, догадался. С ним так долго возились и закрывали глаза на проступки, что…

Он им очень нужен, но они не нужны ему.

Он медленно сел, повёл плечами, разминаясь, и только после этого открыл глаза. Серые стены, пол и потолок, неизменные цепи, матрас в углу и две двери. Цепи позволяли добраться только до ближайшей двери, значит, там душевая и уборная. За дальней ― выход, но туда добраться Чонин уже не мог ― цепи коротковаты.

С трудом он поднялся на одно колено, зажмурился, чтобы унять головокружение и лёгкую тошноту, бросил ладонь на стену и умудрился выпрямиться. Ненадолго. Пришлось привалиться спиной к стене, чтобы не упасть. Чувство голода обычно терзает сильнее всего в первые два-три дня, теперь же оно притупилось, а вот слабость осталась. Поначалу слабость накатывала волной, стоило подняться на ноги, а сейчас она была постоянной.

Когда он ел в последний раз? Чонин не смог вспомнить.

Он не отказывался от еды. Может, он и гордец, но точно не глупец: понимал, что силы ему понадобятся. Еду ему перестали приносить по чьему-то распоряжению. Умно. И даже немного радостно, потому что вот насколько здесь его боялись.

Не отрывая плеча от стены, Чонин кое-как добрался до ближайшей двери и ввалился внутрь, пустил воду и жадно принялся пить, набирая полные пригоршни, плеская в лицо и не обращая внимания на капли на щеках, шее и мокрые пятна на рубашке.

Он пил и