вызвал он подчинённого по внутренней связи и отключил картинку на мониторе. В тёмной поверхности отразилось лицо Казуи с резкими крупными чертами: правую щеку пересекал косой шрам, а слева под глазом темнел серповидный. Он лениво провёл ладонью по чёрным волосам и нахмурил густые хищные брови.

― Да, господин Мишима? ― отозвался капитан.

― После отбоя приведи ко мне номер шестьдесят семь.

― Меры обычные?

― Конечно.

Обычные меры предусматривали наручники и ножные цепи. Так проще.

― Мне тоже прийти позднее?

― Да, через час, ― поразмыслив, согласился он.

Для подчинённых маленькие увлечения Казуи не являлись секретом. Они сами развлекались не хуже, просто друг с другом и по обоюдному согласию. И иногда Казуя позволял им брать кого-нибудь из заключённых, если им очень хотелось разнообразия. Всё-таки женщин на станции не было, а природа требовала своё.

Сигнал отбоя ежедневно звучал в одиннадцать вечера по стандартному времени, и заключённые расходились по камерам. У каждого ― своя узкая тёмная камера с задвижной решёткой. С завтрака и до отбоя решётки не закрывались, а вот с отбоя и до завтрака ― не открывались. Завтрак начинался в одиннадцать утра, а просыпаться заключённые могли в любое время. Просто двенадцать часов в сутки они проводили за решёткой, а двенадцать ― в цехе, столовой, библиотеке, душе и на прогулочном поле.

Брайан Фьюри доставил номер шестьдесят семь ровно в одиннадцать часов десять минут ― хоть время по нему сверяй. Сначала седовласый киборг заглянул в кабинет, коротко кивнул Казуе и затем без особых церемоний втолкнул стреноженного заключённого внутрь. Шестьдесят седьмой был полностью обнажён и со скованными за спиной руками. Выглядел он и вполовину не так уверенно, как в душе недавно. Когда за Фьюри захлопнулась дверь, он отчётливо вздрогнул.

Казуя отложил в сторону доклад из технического отдела и неторопливо выбрался из кресла. К вечеру он подготовился и уже облачился в халат. Он спокойно подошёл к заключённому, окинул его равнодушным взглядом, ухватил за плечо и подтолкнул в сторону спальни. Кровать пачкать не хотелось, поэтому Казуя свалил гостя на дежурную софу, заранее обтянутую целлофаном. Перевернуть лицом вниз и поставить на колени ― дело одной минуты. Шестьдесят седьмой затрясся в ожидании неизбежного. Напрасно. Развлечения в таком ключе Казуя не особо любил, но выбирать не приходилось. Заключённый не вызывал желания снять с него наручники и зайти так далеко, как хотелось бы. В этом вопросе Казуя доверял исключительно капитану, пусть тот тоже на подвиги не вдохновлял, но хотя бы умел доставлять удовольствие.

Он выудил из кармана халата тюбик с гелем, выдавил немного прозрачной субстанции на руку, смазал меж ягодиц заключённого, затем, распахнув полы, обхватил собственную плоть и поработал над ней, уставившись на бёдра шестьдесят седьмого. Мягкие не по-мужски. Желания они не вызывали, но выглядели по-своему красиво. Он даже со звучным шлепком припечатал ладонь к ягодице шестьдесят седьмого. Звук возбудил куда лучше, чем вид.

Казуя сжал пальцами податливые бёдра и качнулся вперёд, медленно вошёл в горячее дрожащее тело и почувствовал приятное давление и скольжение.

Неплохо.

Прикрыв глаза, он спокойно и размеренно задвигался. Шестьдесят седьмой скулил по-бабьи и шипел сквозь зубы ругательства и пустые угрозы, мешая их с просьбами и мольбами. Уж лучше б заткнулся и вёл себя с достоинством. Глухое раздражение постепенно нарастало. В конце концов, Казуя перестал думать о невольном партнёре и постарался получить удовольствие сам. Вышло быстро и не очень-то впечатляюще.

Он успел принять душ до прихода Фьюри и оттащить заключённого к входной двери. Судя по влажным дорожкам на щеках, шестьдесят седьмой мало на что годился ― легко и быстро сломался, а ведь должен бы знать, что рано или поздно в спальне полковника или курилке тюремщиков побывает каждый из заключённых.

Фьюри забрал шестьдесят седьмого и вернул в камеру ― все наверняка это видели. И поняли, куда забирали их собрата по несчастью. Через несколько дней сцена в душе повторится, только насиловать будут шестьдесят седьмого.

Брайан вернулся через десять минут и заглянул в кабинет.

― Господин Мишима?

― Заходи, ― кивнул Казуя. Он налил капитану стакан виски, который тот принял со спокойным выражением на лице, изукрашенном шрамами не хуже, чем лицо самого Казуи. Они прогулялись в спальню, и на сей раз Казуя предпочёл кровать. Он вытянулся на шёлковых простынях и прикрыл глаза в ожидании. Брайан разделся по-военному быстро и чётко, неторопливо навалился на него и кончиками пальцев скользнул меж ягодиц, подразнил медленными поглаживаниями.

Маленькая игра, впрочем, глупо было ожидать от Брайана большего. Их связь напоминала необходимый обоим симбиоз. Технический. Казуя нуждался в удовольствии определённого рода, а киборг ― в длительной разрядке. С другой стороны, это всё сводилось к голой механике. Возможно, этого хватало Брайану, но не хватало Казуе. Однако выбирать ― опять же ― не приходилось: он не мог заменить Фьюри ― некем, никто больше не обладал такой выносливостью, и наоборот ― никто больше не выдержал бы разрядку киборга, только Казуе хватало на это сил. Оба достаточно сильны друг для друга и намного сильнее всех прочих.

Плоть Фьюри мягко вошла в его тело, затем последовали короткие мощные толчки под аккомпанемент рваных выдохов. Казуя чуть закусил губу с тихим низким стоном и приготовился к долгому марафону. Никаких нежностей, ничего лишнего ― лишь в какой-то степени однообразные движения, но они в итоге приводили к желанному наслаждению. Глупо требовать чего-то ещё, если есть хоть такое. Не то чтобы не хотелось большего, хотелось, конечно, но Казуя прекрасно понимал, что с Брайаном по-другому невозможно. Брайан, по сути, больше машина, чем человек.

Но даже машины порой довольно, чтобы подарить нужную иллюзию…

Говоря по чести, Казуя происходил из значительной и влиятельной семьи, поэтому должность начальника тюрьмы у многих вызывала законное недоумение. Как же так? Наследник одного из самых богатых людей ― и всего лишь начальник тюрьмы?

Тем не менее, такова реальность.

Любящая мать осталась далеко в прошлом, как и заблуждения на счёт отца. Отец счёл его слабым для наследника и не скупился на унижения, даже