нарастание колоссальных психических энергий и зажмурился, когда внутри Императора стало усиливаться яркое свечение. Доселе он не видел в своем отце ничего похожего на подобную силу и даже не подозревал, что он может ею обладать. Физическая плоть обратилась в пепел, а то, что богословы древности называли душой, сгорело на веки вечные.

От того, кого постигла подобная участь, не останется ничего.

Его тело и душа покинут течение конечной энергии вселенной, дабы угаснуть в памяти и навсегда исчезнуть из ткани бытия.

Это была полнейшая, необратимая смерть.

Энергия прошла по мечу Императора и наполнила зеленокожего убийственным светом. В ревущей вспышке золотистого пламени существо разлетелось на куски, и из переливающегося остаточного образа его гибели полыхнула молния, которая начала метаться от орка к орку, будто выискивая сородичей повелителя Горро. Потоки непостижимой силы, исходящей от Императора, выжигали остатки ксеносской плоти. Золотистый пепел развеивался на ветру.

Хорус смотрел, как сквозь Императора протекает сила жизни и смерти, видел, как он рос, пока не стал подобен богу. Его громадную величественную фигуру окутывало ослепительное янтарное пламя.

Отец никогда не называл себя богом и неизменно отрицал любые подобные заявления. Он даже наказал сына, который верил в то, что Хорус увидел своими глазами.

Хорус упал на колени, не в силах сопротивляться чуду, свидетелем которому он стал.

— Луперкаль!

Он обернулся на звук своего имени.

И вот он, его охотничий волк.

По мостику бежал Сеянус, выкрикивая его имя и размахивая кулаком. Он переступил предел выносливости и рассудительности, только чтобы стоять подле своего примарха и Императора.

Чудесный свет позади него затмила сине-белая плазма, и, обернувшись, Хорус увидел силуэт Императора на фоне кипящего холодным огнем ядра Горро.

Он стоял спиной к примарху, меч вложен в ножны, а руки подняты кверху. Тот же золотой огонь, что уничтожил вождя зеленокожих, стекал с кончиков его пальцев, будто нематериальное пламя.

Хорус понятия не имел, что за безумная механика лежала в основе силового ядра орков, но любому глупцу было ясно, что оно вот-вот разрушится. Горро в мощных конвульсиях разваливался на части, что служило достаточным тому доказательством, но при виде вырывающегося из оков звездного огня примарх понял это наверняка. Была ли гибель мех-вожака последней соломинкой, которая сломила узы веры, удерживавшие чудовищные силы в узде?

Как скоро оно взорвется? Хорус не догадывался, но подозревал, что задолго до того, как они успеют спастись из глубин мусорного мира.

— Не может ведь все закончиться вот так, — прошептал Хорус.

— Нет, сын мой, — ответил его отец, вновь впитав в себя золотой свет. — Не закончится.

Император стиснул кулаки, и воздух вокруг кипящего плазменного ядра свернулся, как будто реальность была не более чем фоном, на котором разворачивалась драма Галактики.

И там, где он скрутился, пространство ужасающе разверзлось, явив глубочайшие бездны надвигающегося хаоса и бесконечного потенциала. Зияющие пустоты, где жизни всех обитателей Галактики были просто пылинками в космическом шторме.

Царство эмпиреев нерожденных, где в грязной утробе смертного вожделения возникали кошмары. Отродья холодной пустоты крутились во мраке, словно миллион змей из эбонитового стекла, бесконечно извиваясь и скользя.

Хорус заглянул в саму бездну, одновременно испытывая отвращение и восхищение тайным механизмом вселенной. На его глазах Император собрал ткань мира и накрыл ею плазменное ядро зеленокожих. Усилие давалось ему непросто, золотой свет в его сердце тускнел с каждой прошедшей секундой.

А затем ядро исчезло.

В пустоту, оставленную плазменным огнем, с громким хлопком вернулся воздух, и по залу сернистой бурей прокатилась ударная волна.

Император, опустив голову, припал на колено.

Секундой позже Хорус оказался возле него.

— Что ты сделал? — спросил он, помогая отцу встать на ноги. Император поднял глаза, на его дивное лицо возвращалась краска.

— Отправил плазменное ядро в эфир, — ответил он сыну, — но это даст лишь краткую передышку. Мы должны уйти, прежде чем варп развернется и заберет все с собой. Он уничтожит мусорный мир так же верно, как если бы тот попал в хватку черной дыры.

— Тогда давай убираться отсюда, — сказал Хорус.

Они наблюдали за агонией Горро с мостика «Духа мщения». Император и Хорус вместе с Морнивалем стояли у оуслитового диска, откуда примарх планировал пустотную войну против мусорного флота.

— От такого зеленокожим не оправиться, — сказал Хорус. — Их мощь сломлена. Пройдут тысячи лет, прежде чем зверь восстанет снова.

Император покачал головой и вызвал из диска мерцающий световой планетарий. У краев диска закружились мягко сияющие точки, десятки систем, сотни миров.

— Если бы ты был прав, сын мой… — промолвил Император. — Но зеленокожие как раковая опухоль в теле Галактики. Ибо на месте каждой шаткой империи, что мы сожжем дотла, возникнет новая, еще больше и прочнее. Такова природа орков, и вот почему их расу так тяжело уничтожить. Ее следует полностью искоренить, или они вернутся еще сильнее, снова и снова, пока их не станет слишком много.

— Значит, мы навеки прокляты зеленокожими?

— Нет, если будем действовать быстро и безжалостно.

— Я — твой меч, — произнес Хорус. — Покажи, куда бить.

Император улыбнулся, и в сердце Хоруса расцвела гордость.

— Телонский предел — всего лишь сатрапия крупнейшей империи, с которой мы когда-либо сталкивались, и она должна пасть, чтобы Крестовый поход мог продолжаться, — сказал Император. — Война, которую мы поведем, дабы разрушить эту империю, будет величественной. Ты обретешь славу, и люди будут говорить о ней до тех пор, пока не погаснут сами звезды.

— И это она? — спросил Хорус, склонившись над светящимся гололитом. Один, затем десятки и, наконец, сотни миров окрасились зеленым.

— Да, — сказал Император. — Это Улланор.