— Бестолочь, а ну вытери! Вытери, я сказал. Ах ты, сквиб несчастная, где твоя палочка?

Отец схватил Меропу за руку, когда она потянулась к тряпке, и дернул к замызганному столу, на котором она разлила чай. Он чуть ли не тыкал ее носом в лужицу, пахнущую травами и землей.

— Колдуй живо, и чтоб ни капли не осталось!

Меропа дрожащими пальцами вынула волшебную палочку из кармана серого, дырявого платья.

— Эв-эванеско, — тихим, забитым голосом произнесла она, указывая кончиком палочки в стол.

Ничего не произошло. Меропа сжалась и быстро взглянула на отца. Он побагровел и завизжал:

— Дура бестолковая! Простые чары сотворить не можешь. — Он резко выхватил свою палочку, а Меропа в страхе отскочила в сторону. — Смотри, поганое отродье, как надо колдовать.

Он с силой ткнул в стол и заставил чай исчезнуть. После этого он сделал два больших шага в сторону Меропы, схватил ее за волосы и потащил к входной двери.

— Иди нарви мне крапивы. На это ты способна, а?

Он вытолкнул ее наружу. Меропа споткнулась о порог и едва удержалась, чтобы не упасть. На улице сидел на корточках Морфин, ее брат. Он поднял голову, отвлекаясь от заточки ножа, когда отворилась с грохотом дверь, и расхохотался почти беззубым ртом, завидев, как отец выталкивает недотепу-сестру в сад. Когда отец ушел, Меропа обессиленно опустилась на землю и потерла руку, которую ей едва не вывихнули. Ей к такому обращению было не привыкать. День за днем с того самого момента, как она себя помнила, отец бранился, бил ее, наказывал за малейшую провинность.

А все потому, что она не вышла. «Не вышла» — означало, что она была весьма посредственной колдуньей, не способной поднять в воздух и перышка, не то что брат. В тот единственный день, когда ей это удалось, она заодно спалила единственный в доме стол. Отец стол, конечно, вернул в прежнему состоянию, но щеки Меропы несколько часов горели от мощных оплеух. После этого всякое колдовство сопровождалось какими-нибудь несчастьями. Меропа путала слова заклинаний, не могла сосредоточиться на превращении, рушила все вокруг себя. Словом, она не вышла, и жизнь ее в доме волшебников была преотвратительна

Меропе шел девятнадцатый год. В ее возрасте, как ей был известно очень смутно, девушек выдавали замуж, и они жили в огромных красивых поместьях, катались на лошадях, разводили собак и ели на завтрак омаров. Меропа же жила с отцом и братом все в той же крохотной лачужке на одном из холмов, что и все свое безрадостное детство. Она по-прежнему готовила им еду, стирала одежду и получала оплеухи за то, что делала это вручную, словно какая-то маггла. Она ничего не могла поделать с собой и тем, на какую жизнь была обречена. Лучше ей было умереть, но решимости наложить на себя руки ей так и не хватило.

Меропа мотнула тусклыми, безжизненными волосами, прогоняя старые мысли, и принялась рвать крапиву для зелий отца. Руки невыносимо жгло, но она терпела, зная, что не сможет собрать побеги с помощью магии. Она охала и кривилась, но срывала крапиву и складывала ее поодаль.

Послышался топот копыт. Меропа испуганно встрепенулась и подскочила. Из-за темных теней густо поросших вокруг дома деревьев показалась лошадиная морда. Меропа никогда не видела, чтобы кто-то проезжал по тропинке, идущей мимо их дома. Она опрометью бросилась за ствол ближайшего бука и притаилась.

По тропинке неспешно шел вороной лощеный конь. Какая красивая лошадь! Меропа завороженно глядела на мощное животное, тихо прячась в своем укрытии, чтобы не спугнуть прохожего. Вскоре показался наездник. Сперва Меропа увидела его черные начищенные сапоги. Она задумчиво смотрела на них, пока мужчина не спустился по тропинке и не оказался на уровне ее глаз. Он не видел ее, ехал, держась в седле с расслабленной уверенностью, присвистывал и оглядывал долину, расположенную внизу. Он был худ и высок, Меропе пришлось поднять взгляд на его лицо — белое, утонченное, с прорисованными скулами. Тонкая линия губ смыкалась в свисте, из-под бровей смотрели блестящие темные глаза, во взгляде которых читалась властность и высокое положение. Ветер трепыхал черные уложенные волосы, которые легонько подпрыгивали на высоком лбу с каждым шагом такого же статного, как и его хозяин, коня.

Меропа забыла, как дышать. Она зачарованно оглядывала этого красивого незнакомца и провожала взглядом весь его путь. Он проехал мимо нее, и она принюхалась к его парфюму: пахло сандалом и кедром. Мужчина спускался к долине, и вот она больше не видела его лицо, но не спускала глаз с его расправленной прямой спины, любовалась издалека на линию роста волос, так изящно очерчивающую шею сзади. Всадник уменьшался вдали, то и дело скрываясь за кустами и изгородями. Меропа переходила от одного дерева у ограды к другому, чтобы выловить черную точку, вытягивала шею и наконец заметила его на другой стороне долины. Теперь он поднимался по холму к шикарному поместью местного сквайра Риддла, которому принадлежала долина с деревней и противоположный холм.

Меропа тихо охнула, осознав, кого увидела сейчас. Должно быть, это приехал сын землевладельца. Как он красив! Меропа в жизни не видела таких красивых людей. Она знала только отца, брата, которые не отличались приятной внешностью, нескольких мальчишек, которые не пугались добегать до их лачужки в густой темной роще, да себя в зеркале — такую же неказистую и уродливую, как ее родные.

— Эй, ты где пропала, дрянь? Я жду крапиву, пошустрее там! — донеслось из открытого окошка домика.

Меропа вжала в голову в плечи и бросилась к кустам крапивы. Она судорожно пыталась перехватить толстые и жгучие побеги непослушными костлявыми пальцами. Нарвав как можно больше, она схватила их в охапку и побежала в дом, напоследок глянув в сторону большого дома на холме. Вот бы еще хоть глазком увидеть этого белокожего брюнета… Он был словно цветком, которых никогда не росло в их саду. А еще он ярко пах. И как он держался в седле!..

Она видела его всего несколько минут, но его лик впечатался в голову, так что даже много часов спустя, когда Меропа с горем пополам накормила семью, чуть не разлив жидкий суп по липкому столу, и осталась в своей комнате, красавец на коне вернулся в ее памяти и вызвал улыбку. Меропа и не подозревала, что умеет улыбаться.

Она лежала на серых исштопанных простынях, смотрела в мутное от грязи окно и видела луну. До чего она была сегодня прекрасна — ярко-белая, она напоминала Меропе