Владимир Пекальчук Вещь

Я толкнул дверь и сделал шаг внутрь, все взгляды устремились на меня — и заложников, и налетчика. Да, им есть на что смотреть, я — то еще зрелище. Отмечаю мимоходом, что раненных нет, отмечаю местоположение Той, ради которой я затеял все это, она стоит на коленях у окна, с руками на голове, невредима. Но на то, как она на меня смотрит, внимания лучше не обращать.

Шагаю, волоча ногу и вытянув перед собой единственную руку, к грабителю.

— Не подходи!! Убью! — визжит он, все еще надеясь, что его крик и направленное на меня оружие остановят меня. Глупец, он ведь слышал по рации, как кричали примерно то же самое его компаньоны, как они стреляли и погибали один за другим.

Я улыбаюсь — широко, искренне. Улыбаться я с горем пополам научился. Подхожу ближе, и его палец жмет на спуск, его глаза с выражением бесконечного ужаса смотрят, как я дергаюсь от попадающих в меня пуль, которые его автомат выплевывает по десять штук в секунду. Дергаюсь, шатаюсь, но продолжаю идти вперед. Грабитель пятится и, должно быть, думает, что выбрал с приятелями не тот банк. Его автомат пуст, перезарядиться он и не пытается: какой смысл стрелять в того, в кого уже и так всадили полсотни пуль, снесли пол-лица и оторвали руку гранатой?

Хотя левой рукой я добровольно пожертвовал. Просто поймал брошенную в меня лимонку возле кассы — что было с нею делать? Там, у кассы, тоже сидели заложники, потому гранату я прижал к себе, заслонив их от осколков своим телом. Взрыв — и левой руки как не бывало, она осталась валяться у стены, медленной превращаясь в пепел. А какой-то смельчак подскочил и снес мне левую половину лица из обреза. Времени сообразить, что стрелять в того, кого и граната не прикончила, глупо, я ему уже не дал.

Грабитель даже не пытается ускользнуть, отступает в угол. Пятится с диким выражением лица и пытается взвизгнуть, когда мои пальцы смыкаются на его горле. Хромаю к окну, старательно отворачивая лицо, чтобы Она не увидела, что с ним сделали. Разбиваю большое, во всю стену окно, и вот грабитель уже висит над бездной. На самом деле всего три этажа, но там внизу чугунный витиеватый заборчик… Так что для него все равно что бездна.

Улыбаюсь тем, что осталось от лица, пытаясь подавить желание прикрыть отсутствующую часть отсутствующей рукой. Ладно, черт с ними, лицом и рукой, они мне уже не нужны. Бандит смотрит на меня вытаращенными глазами, и я чувствую, как закипает во мне ненависть. Ненависть и зависть.

— Знаешь, у нас с тобой есть одно принципиальное сходство. Мы оба с тобой не люди. Но у меня есть оправдание, я хотя бы попытался превозмочь свою природу, ты же отказался от дара, полученного по праву рождения, добровольно, и этого мне не понять. Я вне юрисдикции небесной канцелярии — ну а ты отправишься на суд своего творца прямо сейчас.

Разжимаю руку и он летит вниз, на тот заборчик, с коротким душераздирающим воплем. По крайней мере, я предполагаю, что крик душераздирающий, сам я не могу этого установить. У меня нет души, ведь я — неодушевленный предмет. Вещь.

Вика еще спит, и можно держать пари, что первые две пары пропустит: это только мне достаточно трех-четырех часов для сна. Ей нужно минимум восемь, а домой мы вернулись только в два. Дальше — математика несложная.

Осторожно снимаю ее руку со своей груди и встаю — хотя Вику сейчас не разбудить все равно. Умываюсь, размышляя на тему понедельника. Тяжелый день, как говорится. Почему? Должно быть, переход от праздных развлечений воскресенья к рабочим будням труден, у меня перед глазами живой тому пример. Сначала энергетик, потом танцы до упаду. Мой прокол, конечно, но увести ее из клуба пораньше не вышло, а энергетики — еще не самое плохое, чем можно обзавестись в этом клубе.

Не так давно я пытался понять, почему практически открытую торговлю нелегальными наркотическими средствами никто не пресечет. Теперь я уже знаю, что те, которым это вменено в обязанности, просто получают свою долю. Еще один сбой в работе сложной системы под названием «общество». Один из многих.

Надеваю рубашку, брюки, тапочки и спускаюсь на первый этаж, в библиотеку. Выбираю пару книг, обе по философии, Ницше и Шопенгауэр, одну прочитаю сейчас, вторую возьму в университет. Включаю негромко телевизор, сажусь в кресло. Новостей, конечно, так рано обычно не крутят, но всегда можно посмотреть англоязычный канал или что-то познавательное. Языки для меня не барьер.

Сергей Викторович появляется ровно в восемь: на редкость пунктуальный человек, живущий строго по расписанию. Это редкость, хотя, если вдуматься, все руководители должны быть такими. Отец Вики — генеральный директор большой компании, разрабатывающей медицинское оборудование, каждая пропущенная рабочая минута для него стоит больших денег. Да и не только для него.

— Доброе утро, Сергей Викторович, — вежливо здороваюсь.

— Доброе утро, Вацлав. Давно?..

Всегда подчеркнуто вежлив со мной. Ничего удивительного, что он меня не любит, я бы удивился, будь это не так. Я — не из их круга. Он желал бы для своей дочери пару поизысканней да рангом повыше. Певца там, актера или политика. Правда, сама Вика не актриса никоим образом, так, стихи иногда пишет, но родителям свойственно переоценивать своих чад. Учится, надо сказать, превосходно, ее оценки не куплены, так что в будущем, может статься, будет влиятельной персоной. Ну и деньги — деньги у нее уже сейчас есть, невеста завидная, одним словом.

И потому Сергей Викторович был, мягко говоря, не обрадован такой перспективой замужества дочери, как я. Там, надо сказать, вообще все спонтанно вышло — взбесившийся ротвейлер, почему-то выбравший своей целью Вику, и я, случайно оказавшийся поблизости. Вика, правда, пока о свадьбе не думает, ее в наших отношениях пока все устраивает — и хорошо, мне не нужны дополнительные сложности.

Сергея Викторовича же устраивает далеко не все — но как человек умный, выбрал меньшее из нескольких зол. О том, что я могу свернуть шею здоровенному псу и не пасую перед направленным на меня пистолетом, он уже знает. Пистолет, к слову, оказался травматиком, знай я это наперед, его хозяину не пришлось бы потом ходить с гипсом. А еще я «правильный» — по его, Сергея Викторовича, мнению — во всех отношениях. Даже слишком правильный: честный, адекватный, с четкими позициями касательно наркотиков в любой форме. Ему странно видеть меня по утрам в библиотеке — как он сам же и сказал, мое поколение по утрам обычно отсыпается после вечеринок и дури и не интересуется книгами. О том, что «мое поколение» на самом деле далеко не мое, Сергей Викторович не догадывается.

Так что варианты перед ним