— Ах, какой культурный! Серебряное блюдечко сейчас подам тебе! — Гринька фыркнул и, как доказательство того, что здесь, в его квартире, позволено все, смахнул со стола черствые корки хлеба. Еще и ботинком наступил. С хрустом, размял. — Понял? А чистоту наведу, когда придет время. Может, и тебе выйдет поработать. Останешься три раза в дураках и радуйся — бери в руки веник.

Скоро мусору на полу заметно прибавилось. Особенно Гринька усердствовал — шелуха от семечек так и слетала с его губ. Не до разговоров. Все же время от времени, косясь на мешок, он вместе с шелухой презрительно выплевывал и короткие фразы:

— Думает, на угол побегу!.. В прошлом году бегал. Продавал на стаканы… А теперь — фигушки! Позору не оберешься. И ей торговать не дам. Сами сожрем…

Щелкали, щелкали, а в мешке словно и не убавилось.

— Хватит! Язык заболел. — Гринька сдул со стола нападавшую шелуху и принялся собирать разбросанные карты в колоду. — На интерес не побоитесь? — Хитро прищурившись, он одного за другим оглядел приятелей.

— А на сколько? — Симка даже перестал жевать.

— Да хоть на рубль. А можно и на два.

Симка расстроился, выплюнул недожеванное вкусное семечко.

— Ого. Два рубля.

— А тебе, Калач, все с копейками бы мараться! Мелкота! Зелень! — Гринька, не успев перетасовать пухлую колоду карт, бросил ее на стол. — С вами тут с тоски помрешь!

Косте сделалось обидно за Симку. Чего Гринька налетел на него? Будто не знает, что такие деньги Симке и во сне не снились. Отец у него слепой, лишь пенсию получает, а кроме Симки — еще сестра его, в восьмом учится. Костя уже хотел вступиться за Симку, но тот в эту самую секунду сунул руку в карман и сказал:

— А если не деньгами?

— Что у тебя там? — деловито осведомился Гринька.

— А вот! — Симка вытащил перочинный нож. — Два лезвия, шило, пилочка. В сквере нашел.

Гринька нож рассматривать не стал. Придвинул к столу для всех стулья и начал раздавать карты.

— Значит, договорились — играем не на доллары, а на вещи. Вот как ножик его. До трех «дураков». Каждый за себя…

Спустя полчаса для Кости и Леньки Криворучко сложилась угрожающая ситуация — по два раза остались «в дураках». Один раз остался и Симка. Впрочем, у него было прекрасное настроение: козырная карта шла ему косяком. А Гриньку вроде и судьба хорошей картой не баловала, но играл он артистически. Смотреть было приятно. Почти из любого положения выходил сухим. Ну, кажется, все, зашился — кучу шестерок и семерок примет. Ан нет, глаза в пустоту уставит, губами пошевелит и… покроет такой картой, на которую и ответить нечем. Все тонкости знал Гринька. Потому и был сейчас главным претендентом на выигрыш.

Костя в шестой раз собрал колоду и принялся раздавать по кругу. Выложив напоказ козырного короля, он заглянул в свои карты и побледнел: лишь крестовая шестерка еще вселяла какую-то слабую надежду. Но известно: шестерка и есть шестерка. Даже и козырная. Не успел Симка и десятка семечек разгрызть, как все было кончено: Костю в третий раз объявили «дураком».

Гринька отобрал у раздосадованного Кости карты и, словно камень, утвердил на них свой круглый увесистый, в грязноватых разводах кулак.

— Ну, чем расплачиваться будешь?

Костя заморгал длинными ресницами (так жалко стало себя — хоть заплачь). Но плакать он, разумеется, не собирался. Ха, плакать! Да он скорей бы палец дал себе отрубить, чем на виду у всех выдавить хоть одну слезу.

— Расплачусь, не волнуйся, — задушив в себе жалость, небрежно заверил он.

— Смотри, надувным шариком или открыточкой не отделаешься.

— Слышал! — оборвал Костя.

— Ну, слышал, и хорошо, — кивнул Гринька и все же не упустил случая уточнить: — Чтоб не дешевле рубля вещь. И не тяни. Завтра отдашь. — Посчитав, что с Костей все улажено, Гринька взглянул на будильник и озорно улыбнулся — темно-зеленые глаза его сузились. — А хотите по-быстрому, до первого «дурачка»?

— Опять на интерес? — спросил Костя, тотчас подумавший, что может отыграться. Он все еще не мог сообразить, какую же свою вещь отдаст завтра Гриньке.

— На рюмку чернил.

— Как это? — не понял Симка.

— Чего проще: нальем «дурачку» рюмку чернил, и он тяпнет за наше здоровье.

— А… чернила не вредные? Не умрешь от них? — Симка во всем любил ясность.

— Чокнутый! Да я хоть стакан дерну! Бритву же на ваших глазах съел, а чернила ерунда! — Гринька приготовился сдавать карты. — Согласны?

Вряд ли кого радовала перспектива проглотить рюмку чернил, но как было отказаться?

— Сдавай! — вспомнив, что ему все время шла сильная карта, сказал Симка.

Однако ничего вечного не бывает. Валила Симке Калачу козырная карта, да только не в этот раз. Через несколько минут Гринька достал из шкафа пузырек с чернилами, без колебаний наполнил рюмку фиолетовой жидкостью и поставил ее перед Симкой:

— Дернешь и семечками закусишь!

Чуть ли не целую минуту несчастный Симка смотрел на рюмку, не решаясь прикоснуться к ней. На его лице был такой ужас, что жалостливый Костя не выдержал:

— Может, отменим наказание? Что-нибудь другое придумаем… Пусть кукарекает и три раза вокруг стола на коленках проскачет.

— А этого не хочешь! — Гринька сунул Косте под нос выразительную комбинацию из трех пальцев. — Кукареку! Договаривались на чернила. Значит, должен пить! Дурак я, что ли, рюмку пачкал!

Симка дрожащей рукой поднял рюмку, брезгливо понюхал ее, вздохнул и, закрыв глаза, опрокинул в рот. Потом он невероятно сморщил лицо и кинулся к умывальнику.

Симка долго и шумно плевался, набирал в рот воды и снова неистово выплевывал ее. Гринька сначала смеялся. Но во второй раз взглянув на часы, обозлился:

— Хватит! Расплевался! Вся раковина синяя. И вообще, кончай. Мне уходить пора.

Симка растерянно посмотрел в зеркало, висевшее над раковиной, — губы фиолетовые и рубаха в синих пятнах. Забрызгал.

— Что теперь дома скажу?

— Ах, как страшно! — поморщился Гринька. — Сестре кулак покажешь, а отец все равно ничего не увидит… Давайте, орлы, вытряхивайтесь. И так засиделся с вами.

— А ты куда идешь? — спросил Ленька.

— Деловое свидание. — Гринька пригладил ладонью огненный чуб. — Опаздывать не положено. Это такой человек…

— Знаю. — Костя шагнул к двери. — К Вавилону идешь. И неделю назад к нему ходил. Сам говорил тогда.

Гринька придержал ручку двери и угрожающим тихим голосом произнес:

— А если и знаешь, так помалкивай. Ша! С Вавилоном шутки шутить нельзя.

Больше Гринька ничего не сказал. Даже когда спускались в кабине лифта, не произнес ни слова. Лишь во дворе, выйдя из парадного, коротко бросил:

— Завтра