Владимир Владко Ее секрет

1.

Можно совершенно точно сказать, когда все это началось. Галина Петровна (как торжественно называл ее муж, представляя новым знакомым), или, лучше сказать, Галя (как называли ее решительно все) порывисто закрыла толстый журнал, вздохнула и проговорила:

— Вот это жизнь! Ах, как интересно! Вот бы и мне стать летчицей, как Марина Раскова… и совершить какой-нибудь героический перелет… И чтобы мне пожал руку…

Здесь она зарделась и не осмелилась думать дальше. Ее взгляд упал на часы.

— Боже мой! — воскликнула Галя. — Шестой час, скоро придет Яша, а я еще не разогрела обед. Ай-яй-яй… — и она побежала на кухню.

Пока Галя возится с обедом, у нас есть время описать ее читателю.

Представьте себе самую обычную молодую женщину, настолько молодую, что еще полтора года назад ей было всего восемнадцать лет, и муж не представлял ее, как Галину Петровну — по той простой причине, что никакого мужа у нее тогда еще не было. Портрет Гали легко было бы написать по такому рецепту: сноп спелой пшеницы на волосы, две огромные капли сияющего июньского неба для глаз, пару сочных ягод малины на губы — и изрядное количество клюквенного сока, специально для того, чтобы Галя могла в любую минуту густо покраснеть. Потому что делала она это довольно часто.

Простите, еще одна важная деталь: полтора года назад Гала очень мечтала стать студенткой. С сожалением приходится признать, что из этой мечтой ничего не вышло: помешало замужество, как ни ругали ее за это подруги. Видите ли, ее муж, Яков Степанович, очень ценил домашний уют, вкусный обед, приятный комфорт. Галя любила Яшу, на домашние дела уходило немало времени, ну и… да и сам Яков Степанович ничего не имел против этого. Он говорил, лежа после обеда на диване:

— Я всегда был сторонником домашнего уюта. Мне этой общественной активности не надо… Галя, подай мне сигарету! Хорошо. И работать моей жене нет необходимости… а спички, ты, чего не дала? Я зарабатываю достаточно, а то, что за моей женой не будут ухлестывать в учреждении всякие там пижоны, так это и к лучшему… снова ты забыла поставить мне пепельницу у дивана?..

Сухой его голос потрескивал в комнате, как стрекотание сверчка:

— Ты должна любить своего мужа. Он зарабатывает деньги, он обеспечивает тебя, кормит, одевает. Ну, поцелуй меня. И никто, кроме меня, не должен тебе даже нравиться. Я женщину-вертихвостку не потерплю! Имей это ввиду.

— Так я же, Яша…

— Молчи! Откуда я знаю, может кто-то возле тебя сегодня увивался? Я работаю, деньги зарабатываю, а ты?.. Смотри же, никогда не прощу! Ну, хватит, поговорили и хватит. Поцелуй меня, и я немного подремлю: позже Иван Ефимович, наверно, зайдет чайку выпить — приготовь там варенье, то да сё, чтобы все, как у людей было.

Так вот, возвращаясь к теме нашего повествования, скажем, что сегодня Гале было особенно скучно слушать послеобеденные разговоры Якова Степановича. Она робко спросила, использовав паузу, сделанную мужем:

— А как ты думаешь, трудно стать летчицей? Например, мне?

Яков Степанович от неожиданности даже поперхнулся дымом:

— Что? Летчицей? Да не смеши меня, пожалуйста. Разве из такой глупышки, как ты, может выйти летчица? Ха-ха, ну и сказала!

Галя густо покраснела. У нее задрожали от обиды губы, но она мужественно сдержалась. И тихо сказала:

— Так вот, знай. Теперь у меня есть от тебя секрет. Я кое-что надумала. И не скажу, пока не сделаю. Вот! Чтобы ты не говорил, что я глупышка.

Яков Степанович отмахнулся: кто-кто, а он то знал Галю! Ведь он был ее мужем.

— Да какие там у тебя могут быть секреты? — улыбнулся он, поворачиваясь к стенке. — Сама не выдержишь, скажешь. Ой-ей-ей, летчица!..

Он снова прыснул от смеха.

2.

Прошло несколько месяцев — и, как это не странно, Галя не выдала своего секрета. Но жизнь ее изменилась. Каждое утро после того, как Яков Степанович шел на работу, Галя быстренько убирала комнату и куда-то спешила. Возвращалась она часа через два-три, иногда долго отмывала руки, и принималась за обед. Яков Степанович почти ничего не замечал. С его точки зрения жизнь текла как всегда. Разве только, теперь Галя решительно отказывалась слушать его послеобеденные речи, а вместо этого читала какие-то книжки. Однажды Яков Степанович случайно увидел название книги: «Двигатели внутреннего сгорания». Он скривился.

— Глупости! — и забыл об этом.

Тем более, что ему было не до книг. Он спешил на работу. Вернее, не на работу, а к телефону. Оглядываясь, не проходит ли кто по коридору учреждения, он набрал номер и, услышав ответ, сладко улыбнулся. Что это был за разговор, мы не знаем. Однако, выйдя из учреждения после конца работы, Яков Степанович пошел прямо к двери соседнего треста, откуда как раз выходила черноволосая и юркая машинистка с длинными накрашенными ресницами.

— Ах! — изображая удивление, воскликнула она. — Так вы все же решили…

Марь'Иванна, — приложил руку к груди Яков Степанович, — поверьте, мне так приятно… ведь вы позволили проводить вас.

— Зачем… ах, что вы? Смотрите, начинается метель. Холодно! — Подведенные глаза машинистки томно смотрели на Якова Степановича. Он решительно взял ее под руку:

— Пойдемте. Вон едет такси. Почему бы нам не проехаться, если вам холодно? Кстати, и говорить удобнее. Эй! — Он сделал рукой знак, проезжавшему возле тротуара такси. Машина остановилась.

— Прошу! — галантно открыл Яков Степанович дверцу.

Сев рядом с машинисткой, он сказал шоферу, который не поворачивая головы из-за поднятого воротника, включил счетчик:

— Э-ээ… на Ярославскую. Так, Марь'Иванна?

— У вас хорошая память, — выстрелила она глазами. — С того вечера помните?

— Ах, Марь'Иванна! Я страстно увлечен вами! Я ненавижу женщин, которые не имеют темперамента. А вы, Марь'Иванна, вы…

— Тсс! — кокетливо подмигнула ему машинистка в сторону шофера.

— Это не его дело, — пылко ответил Яков Степанович. — Я влюблен в вас.

— Ах, все мужчины изменники, им нельзя верить. Ведь у вас есть жена…

— Это для будних дней, Марь'Иванна. А вы — как редкое блюдо. Ароматная и пьянящая!..

Машина круто повернула вправо, вильнула и вновь пошла прямо. Яков Степанович поддержал машинистку, которую кинуло на него, и гневно сказал:

— Надо уметь вести машину. Едет, как пьяный.

Шофер промолчал. Яков Степанович продолжал, соответственно изменив тон:

— Однако, я прощаю его, Марь'Иванна, ведь этот толчок приблизил вас ко мне. Это прикосновение…

— Ах, не говорите так! Вы, наверное, говорили так и другим… о, я немало слышала о вашем умении нравиться