ВИДЕНИЕ АПОКАЛИПСИСА

Рассказ

«И цари земные, и вельможи, и богатые, и тысяченачальники, и сильные, и всякий раб, и всякий свободный скрылись в пещеры и в ущелья гор, и говорят горам и камням: падите на нас и сокройте нас от лица Сидящего на престоле и от гнева Агнца; ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять?»

Откровение Иоанна Богослова

***

Громыхали грозы далеко за синими горами, но здесь, в небольшом степном городке, дул сухой горячий ветер. Он нес запахи трав и горевшей степи, а также тоненькие электрические струйки влаги. Из-за духоты окно было отворено, и Васильченко, сидя на пружинистой кровати, смотрел в небо.

Давыдов наблюдал за его сухощавой сгорбленной спиной и вспоминал его рассказы о пережитом. Благодаря им его журналистский блокнот с листами в клеточку пополнился интересными записями, которые просто просились в рассказ.

Петро Трофимович Васильченко рассказывал свою историю уже несколько раз и разным людям. Сначала делал это горячо и пламенно, но, потом, сникал, когда чувствовал недоверие собеседников, и уже голос его становился спокойным и равнодушным, лишенным горячей энергии и убедительности.

Давыдову он поверил с самого начала и повествовал о своей жизни не раз, время от времени припоминая всякие подробности. Рассказывал доверчиво, наверное, потому, что журналист умел его слушать – тактично, спокойно, не перебивая, временами с каким-то детским молодым задором, с искоркой интереса в глазах. Петр Трофимович это ценил, его лицо сияло.

Постепенно обрывочные эти сведения соединялись в увесистом блокноте в связный рассказ.

1. ЖИЗНЬ

«Родился я в небольшом городке, на берегу небольшой речушки Травянки, впадающей в Днепр. Места наши очень живописны. Мы жили на окраине города, среди душистых лугов, покрытых ромашками, одуванчиками, диким укропом, молочаем, клевером, колокольчиками и множеством других цветов и трав. Перед грозами, которые часто посещали наши места, пронзительно пахло горьковатой травянистой свежестью.

На зеленых горбах, в окружении нависающих зеленым шатром ив, кудрявой ольхи, стояло несколько беленых, под соломенной стрехой, хат. Рядом, в камышах и верболозах плескалась и плавно текла река, на которой мы всегда удили с лодок юркую и гибкую черно-серебристую рыбешку. Иногда мы заплывали за поворот реки, в мутноватую заводь, где в зарослях жили тяжелые крикливые утки. Здесь плавали кувшинки, а по зеркальной воде скользили ловкие водомерки.

А далее, за нашим домом, пролегала улица, мощенная серым битым камнем. Там стояли невысокие кирпичные дома, виднелась церквушка, купола которой поблескивали на солнце. Когда был праздник, звучали дзвоны, и звуки их плыли, соединяясь с песнями птиц и тихим журчанием реки.

Читать я научился благодаря нашему пономарю, да так хорошо, что читал вслух моим батькам, которые очень любили мой задорный голос, и с удовольствием слушали взятые у местного учителя романы о море.

О море я мечтал еще с детства. Мне о нем много рассказывал наш сосед, матрос Черноморского флота Яков Стрилко, которого все называли просто Яцком.

Как-то мы плавали с ним на лодке и услышали крики о помощи. Помню, как Яцко, передав мне удочки, начал неистово грести в ту сторону, откуда доносились возгласы. Оказывается, с деревянного мостика в речку упала одна из наших девчонок – Полинка. Яцко нырял, а потом позже, на берегу, я видел бесчувственное тельце спасенной им девочки, облепленное мокрым платьем. Полинка мутными глазами обвела склонившихся над нею людей.

Уже в гимназии я создавал из дерева макеты кораблей и сочинял различные истории о пиратах.

Я очень завидовал Якову, который привозил из очередного плавания всякие диковинки, а потом, со своим деревянным сундучком, вновь уходил в море.

Я себя воображал моряком. С местными мальчишками мы соорудили плот, с настоящей мачтой и парусом из простыни, и под черным флагом отправлялись по нашей камышовой речке в пиратский рейд. В заводи мы, обмотав вокруг головы платки, как заправские корсары, устраивали сражения с лодкой соседских мальчишек, фехтуя деревянными саблями. Наши поединки порою принимали отчаянный характер, ибо приходилось драться с местной шпаной. Но это имело и свою пользу: с детства я научился драться и не обращать внимания на синяки, ссадины и ушибы.

В семнадцать лет мечтая о море, я сбежал из дома и, благодаря Якову, устроился на большой пароход помощником кочегара. В те годы я был рослым, жилистым и худым, до сих пор удивляюсь, как меня взяли.

Весь мир раскрылся передо мною, словно таинственная старинная карта. Я ходил в дальние рейсы, бывал в нескольких иностранных портах, даже начал самостоятельно изучать языки, надеясь в будущем стать капитаном, считая, что это пригодиться. Помню, как я купил на толкучке в Одессе русско-испанский словарь, стал заниматься… Но одно препятствие мне мешало – я не выдерживал сильной морской качки, и при малейшем шторме страдал ужасно. Как Яков меня не поддерживал, как не приучал – все было напрасно!

Помощник капитана сердился на меня, и пообещал, после окончания плавания, ссадить на берег.

- Тошнотики мне на корабле не нужны, - сказал он.

Для меня это был сильный удар, но, где-то, внутри себя, я понимал его правоту.

Мы отправились в последний рейс, и он оказался судьбоносным.

Наше судно стояло под загрузкой в Пуэрто – Нуево - порту Буэнос-Айреса. Был вечер. Гавань цвела флагами кораблей разных стран. Над флагами плыли тёмно-синие и розовые облака, которые, казалось, дотрагивались до верхушек мачт яхт и труб пароходов. В мутноватой воде покачивались апельсиновые корки, окурки. Прибой шумел у волнореза под ветром, пахнущим рыбой и арбузами.

Прохаживаясь в порту, на пирсе я заметил девушку. Ветерок овевал ее стройную фигурку, подчеркивая выпуклые дугообразные бедра. Крепкие загорелые ноги, ласкаемые ветром, грелись голыми пятками на горячей каменной площадке, а невдалеке стояли одинокие туфли. Черные густые волосы под резкими порывами капризного ветерка взлетали, будто крылья. Девушка кормила чаек, а затем, подобрав туфли, медленно пошла из гавани в город. Повинуясь какому-то внутреннему влечению, я зашагал за девушкой, любуясь ее упругой походкой. Еще, когда она проходила мимо, я уловил запах ее