его. И всё это притом, что сам он был ни на грош не слабее.

— Нужно новое прозвище, — задумался Хайд. В высокой траве вокруг них послышалось шевеление, а к окнам с внутренней стороны припало множество заинтересованных лиц. — Будешь Генералом, — Хайд усмехнулся. — Тебе пойдёт.

— Генерал, Генерал, вы слышали? Надо всем рассказать! — из травы врассыпную бросились маленькие дети, готовые растрезвонить вести по округе.

— Воспитателю не пристало зваться именем воспитанника.

Этим июньским утром Денис-Чейни-Генерал навсегда прощался с Хайдом. Просто с Хайдом, мрачной тенью, чьё настоящее имя знали лишь документы в папке в его руках. Они были сомнительными друзьями, но в стенах Дома это слово ничего не значило, а переступив его порог, Хайд обрывал любую связь с этим местом. Он осмелился сделать так, а Генерал — нет.

Но какими бы причинами они не руководствовались, ясно было одно: с этого дня их пути расходятся.

Хайд был хозяином Дома последние шесть лет. И, уходя, он не оставил после себя человека, который должен был его заменить. Он ничего не сказал по этому поводу, долго сомневался, принимая решение — всё это Чейни-Генерал мог видеть собственными глазами. Дом и его воспитанники решение Хайда примут, пусть это и принесёт неприятности на первых порах. Дом ни к чему не остаётся безучастным. Возвышаясь за спиной Генерала, он тёмными окнами-глазницами отпускал хозяина вслед за остальными.

Чейни-Генерал до последнего хотел поговорить с Хайдом о некоторых неразрешённых вопросах. Именно сейчас, именно отпуская его навсегда, потому что только так можно было освободить его от последствий. Но он так и не смог найти, с чего начать, и не решился поднять эту тему. Ему всё время казалось, что и Хайд не против разъяснить пару моментов, однако и он не заговорил ни об одном из них. Например:

«Почему их не забрали?»

Всё, что они сделали по итогу, это пожали руки, вложив в этот жест все разрешённые и неразрешённые конфликты, попрощались ещё раз, пожелав друг другу удачи саркастически, и разошлись.

Генерал закрыл за Хайдом дверь старой чугунной калитки, молча посмотрел, как парень садится в машину, и вернулся в Дом, не дожидаясь, пока такси сдвинется с места. Небо начинало хмуриться. Поднимался ветер, нагоняющий на город серые облака. Они непроглядной пеленой затягивали солнце, отрезая его от внешнего мира.

Начиная с этого дня их набор официально считался распущенным, а это означало, что и Генерал перестал значиться воспитанником Дома. С этого дня он — воспитатель второй старшей мальчишечьей группы. Тот, кто приглядывает за детьми Дома, кто защищает их и выступает для брошенных ребят в роли если уж не родителя, то старшего брата точно. Уровень доверия к нему у двенадцатилеток гораздо выше, нежели к кому-то кроме — в их памяти ещё свежа та пора, когда Генерал ничем не отличался от них самих. А он всё ещё помнил, что чувствуют и о чём думают дети, которые в считанные дни из тех, кто сам бегал хвостиками за старшими, превратились в свои же примеры для подражаний.

Дети всюду приветствовали Генерала, пока он по лестнице поднимался в учебный кабинет, где перед обедом проходило внеплановое собрание, созванное Директором. Новые клички разносились здесь со скоростью света, думал молодой воспитатель, вспоминая, что от стен и ушей Дома не могло скрыться ничто и никогда.

Подойдя к двери, исписанной маркерами и мелками, как и всё вокруг, Генерал услышал женский недовольный голос, который прервался грубым тоном Директора. У него даже кличка была самая неинтересная, переходящая. Всё это напомнило Генералу о старших товарищах, которые бросались этими кличками направо и налево и не обделили ни приходящих учителей, ни воспитателей.

Генерал вздохнул, постучался дважды и вошёл в кабинет. Внутри сразу же воцарилась гробовая тишина.

Со своего места встал Ресторатор. Воспитатель первой старшей мальчишечьей группы был из всех собравшихся самым молодым, за исключением Генерала, конечно же.

— Я считаю, что это правильное решение. Вы все даже не пытаетесь понять своих воспитанников. И никто не сможет сделать это лучше их самих. У меня всё.

Генерал в их обществе всё ещё чувствовал себя лишним.

Он не мог перестать думать об этом.

***

Всё же они не собирались быть к нему снисходительны.

Страшнее выпуска Чейни и Хайда был лишь предыдущий, тот, когда состав воспитателей мальчишечьих групп сменился почти что полностью. И отлично помнились все гадости, вытворяемые воспитанниками — действительно, мало причин у этих людей относиться к нему с уважением. Да он и сам не каждому в глаза посмотреть мог.

Ресторатор нагнал его уже на лестнице.

— Да не переживай ты так. Они после сам знаешь каких событий на тебя взъелись. Такое непросто принять.

Генерал усмехнулся.

Он понял, конечно же, и оттого тон Рестора показался ему непростительно равнодушным. Так легко мыслить могут только новички, каким он не являлся. Хотя воспитатель первой старшей всегда либо говорил, что думал, либо не говорил вообще. Не умел он быть неискренним, это все в Доме знали.

— А тебе?

— Мне тоже не по себе, но… Я же понимаю, что ты не виноват.

Генерал повёл плечами. Ему было неудобно разговаривать на эту тему, и он неловко пробормотал:

— Спасибо.

— Слушай, я к тебе по делу вообще-то, — сказал Рестор. — Директор напомнил, что должны привести новенького. Только от старых отдохнуть возможность появилась, а тут… А у меня и так все комнаты под завязку.

— Хочешь отдать его мне?

— Ему одиннадцать, в младшую не возьмут.

— Ладно, давай, что там у тебя. — Генерал вздохнул и взял у Ресторатора толстую папку с бумажками. — Вообще странно, знаешь, в июне обычно никого не привозят.

Лестничный пролёт осветила вспышка молнии. Раздался грохот и из столовой в коридоры прорвался смех. Ресторатор поднял взгляд на высокое окно, тянущееся к самому потолку. Из него было видно только небо и верхушки зелёных деревьев, смоченные дождём.

След старших растворился в стенах Дома. Пройдёт неделя-другая, и о них забудут вообще, так происходило всегда. Двенадцатилетки, занявшие их место, освоятся за лето, а к сентябрю будет открыт новый набор, если на то поступит запрос. Генерал бросил мимолётный взгляд на стены. Они по