хорошие, открытые и умные лица встречаются у наших студентов. И это - несмотря на потерю университетским образованием былого престижа.

Впрочем, долго предаваться подобным размышлениям Евгений Викторович все равно не мог. Ибо ровно через десять минут должно было начаться заседание кафедры. А сие мероприятие, да будет тебе известно, добрый мой читатель, напрочь выметает из головы любого вузовского работника какие бы то ни было мысли. Вплоть до полной их ампутации.

До первой встречи героев нашего повествования оставалось еще почти восемь часов.

***

  Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли,

видимым же всем и невидимым...

Негромко произносимые слова Символа Веры звучали, тем не менее, очень отчетливо, почти гулко. Что было странно, учитывая весьма скромные размеры полутемной, освещенной десятком свечей комнаты. Сцепив пальцы на резной кафедре черного дерева, человек... молился?

И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго,

Иже от Отца рожденнаго прежде всех век...

  Нет, едва ли. Повелительные, даже командные интонации никак не могли принадлежать молитве. Скорее - заклинанию. А уж безупречный темно-синий костюм, явно ручной работы галстук, туфли, появляющиеся в каталогах Vittorio Virgili, начиная с отметки в восемьсот евро... Все это никак не свидетельствовало о приличествующем молитве сокрушенном сердце и надлежащем смирении перед Ликом Господним. Что-то явно другое происходило в освещенной свечами комнате. Массивный серебряный крест, укрепленный на противоположной стене, едва заметно светился, чуть вспыхивая в такт мерно произносимым словам.

Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна,

несотворенна, единосущна Отцу, Им же вся быша...

  По обеим сторонам от креста расположились столь же массивные дубовые кресла, надежно привинченные к полу. Между ними, явно выбиваясь из элегантного стиля молельной комнаты, лежал, привалившись к стене, циклопических размеров заплечный мешок. Тут же стоял гигантский цвайхандер, родной брат тех, коими когда-то швейцарские наемники столь лихо взламывали порядки вражеских баталий, срубая наконечники у пикинеров передних линий.

Кресла не пустовали. Колеблющееся пламя свечей выхватывало из сумрака две мужские фигуры. Толстые кожаные ремни надежно прижимали их руки к подлокотникам, гарантируя, что, по крайней мере, до конца действа обитатели кресел точно останутся на своих местах. Впрочем, эта предосторожность могла показаться излишней, ведь глаза сидящих были закрыты, а дыхание ровно. Оба мужчины крепко спали.

Даже при очень большом желании трудно было бы подобрать еще одну пару столь разительно отличающихся друг от друга образчиков человеческой природы. Первый - настоящий гигант, ростом под два метра и далеко не баскетбольной комплекции. Сложением он напоминал всемирно знаменитого борца Александра Карелина. Могучий разворот плеч внушал опасливое почтение, несмотря даже на приковывающие его к креслу крепкие ремни. Отсутствие малейшего намека на живот свидетельствовало о, как минимум, двенадцати часах в неделю, оставляемых в спортзале. А заострившиеся носогубные складки, едва заметная сеть морщинок в углах глаз и отчетливая седина, поблескивающая в светло-русых, коротко стриженых волосах, позволяла заключить, что сидящий уже успел отметить свой пятидесятилетний юбилей.

Обитатель второго кресла отличался от него во всем, кроме, разве что, возраста. Невысокий рост и отчетливо выпирающее, несмотря на врожденную худобу, брюшко смотрелись на фоне сидящего рядом великана несколько даже комично. А черные, неряшливо уложенные волосы и характерные черты лица, что могут быть увенчаны только лишь огромным семитским носом, не оставляли и тени сомнений: второе кресло занимал один из тех сынов Израилевых, что сумели когда-то угнездиться и в этих заснеженных широтах.

Русоволосый гигант был личностью, в городе довольно известной, а в некоторых кругах даже и популярной. Еще десять-двенадцать лет назад род занятий Сергея Сергеевича Дрона можно было бы охарактеризовать легко и без особых колебаний: бандит.

Надо сказать, что ни детство, ни юность нашего героя не предполагали для него столь неподобающего ремесла. Отец его, Сергей Дмитриевич Дрон, начинал когда-то свою инженерную карьеру на строительстве Зеленограда, задумавшегося первоначально как центр текстильного производства почившей Империи. Там же встретил он и будущую свою жену, красавицу Клаудиу Маркетти. Сеньорита Клаудиа прибыла тогда на строительство вместе с группой итальянских специалистов текстильного концерна Марцотто групп.

Спустя всего два года специализация строящегося города была изменена. Теперь он должен был стать советским ответом американской Силиконовой долине. Так что, итальянцам пришлось уехать восвояси. Но не всем. К этому моменту госпожу Клаудиу Маркетти звали уже просто Клавой, а вернее сказать - товарищем Дрон. Хотя, какие в роддоме товарищи!

Впрочем, безопасности ради, чету Дронов все таки убрали из будущего заповедника советской секретной электроники, переведя главу семьи на одно из уральских предприятий. Так что, рос будущий бандит, олигарх и депутат уже вполне себе коренным уральцем. Свободно владея по окончанию школы - спасибо маме - итальянским и английским, он с отличием окончил одно из престижнейших военных заведений ушедшего в небытие СССР. И исчез где-то в конце восьмидесятых.

Друзья, родители и даже начальство были уверены, что он погиб в одной из многочисленных горячих точек на периферии разваливающейся Империи. Но нет! В 1994 бывший военный переводчик вышел из ворот международного терминала местного аэропорта, будучи, как впоследствии оказалось, счастливым обладателем французского паспорта и вполне приличной по тем временам суммы в вечнозеленой валюте вероятного противника.

На этом биография капитана вооруженных сил СССР закончилась, и началась уже история Капитана, главы одной из самых успешных преступных группировок так называемого 'Заводского' ОПС - организованного преступного сообщества, названного в честь городского анклава, вмещающего с полдюжины всесоюзных флагманов тихо исчезнувшей советской индустрии. К взятым 'под защиту' продовольственным