1

Двое с деревянных мостков ловили рыбу. Не на спиннинг какой-нибудь там иностранный — удочками. Да и те не покупные: прутья орешника с поплавками из бутылочных пробок и полой основы гусиного пера. Поплавки лежали на гладкой воде, двое с туповатым вниманием, не отрываясь, смотрели на них. Вечерний клев: затихший ветер, низкое солнце, багряные отсветы на воде, оглушающая тишина огромного водохранилища.

От берега подтянулись к мосткам округлые тени близких деревьев и незаметно прикрыли рыболовов. Один из них — старенький, — в тренировочных портках, закатанных до колен, в линялой тельняшке, от такого удовольствия резво поболтал свесившимися с мостков ногами с хилыми голубоватыми ступнями и освобожденно снял с себя мятую соломенную шляпенку-хрущевку. И тут у него клюнуло: поплавок резко вздрогнул и сразу же пошел под воду. Старенький стремительно и жестко подсек, и окунек размером в ладонь, мощно извиваясь, засверкал в лучах уходившего солнышка металлическим — неживым — блеском. Старенький отцепил от столбика кукан и сквозь жабры, через пасть насадил на него вновь прибывшего. К сонным уже сотоварищам. Кукан был опять опущен в воду, свежий окунек пару раз дернулся в родной воде, но сил не было. И он задремал тоже.

Второй рыболов, покосившись на добычу старца и в безнадеге уставившись на свой поплавок, тихо заныл на мотив колыбельной:

— Как у Левы-Левочки ни одной поклевочки…

Старенький, сияя, глянул на напарника и укорил:

— Такой молодой и здоровый, а ничего не можешь!

Молодой и здоровый был молодым только по представлениям старенького. Где-то около сорока пяти. А что здоровый, так это точно: под метр девяносто, на широких костях мышц килограммов восемьдесят, но и жирку сверху для гладкости хватало. В кожаных шортах, в фирменной футболке «Хьюстон рокитс», в каскетке того же клуба, он на могучих ногах стоял на подмостках, как грустный памятник на пьедестале. Памятник обиженно откликнулся:

— Кое-что могу!

— Можешь, можешь, — успокоил его старенький. — Именно кое-что. А рыбку ловить не можешь!

— На хрена мне ваша рыбка! — искренне признался условно молодой, бросил удилище на помост, сам уселся рядом. Теперь он напоминал изображение древнеегипетского писца.

— Говорить хочешь, — догадался старенький.

— Договариваться, — поправил молодой. — Окончательно.

— Опасаюсь пока.

— Пока опасаться будете, нас сожрут и косточки выплюнут.

— Страшнее кошки зверя нет? — подначивая, спросил старенький.

— Нет. Чего вы опасаетесь?

— Не люблю я хитроумных ходов и сложных комбинаций. Проще надо, по-нашему, по-деревенски.

— Проще — это из пулеметов и базук по дверям и окнам?

— Хотя бы, — признался старенький и добавил мечтательно: — И всех до одного. Под корень.

— По-простому баш на баш получается. Мы с базукой, и они с базукой. А как они нас? Всех до одного и под корень?

— То-то и оно, — страдальчески согласился старенький.

На верху лестницы, ведущей к мосткам, раздались звуки шагов. Они подняли головы. По лестнице спускался элегантный молодец в белом смокинге. Холуй. Остановился на последней ступеньке и виновато сообщил ласковым голосом:

— Зовут.

— Вот втроем и решим окончательно, — страшно обрадовался старенький, надел шляпу-хрушевку и полез вверх по лестнице, приказав холую: — Удочки и рыбу забери.

Условно молодой последовал за ним и все бурчал, бурчал на ходу:

— Совковый начальничек он и есть совковый начальничек: только бы на себя ответственность не брать.

— Лева, не груби, — посоветовал старенький. Двадцать ступенек были для него нелегки: он порывисто, с вьюжными завываниями дышал, что не мешало ему с неизбывной нежностью рассматривать открывшееся перед ними изящное и добротное здание, стоявшее на самом верху покатого обширного луга, засеянного английской многолетней пронзительно-зеленой травой. Неплохой такой домик, чуть поболе дома Пашкова.

— Хорош! — отдышавшись, в который раз восхитился старенький.

— Хорош, — согласился Лева, но с оговоркой: — Но чересчур заметен. Это не нужно.

— Таким и должен быть пансионат для работников нашей системы.

— Система! — передразнил Лева. — Никак не отвыкнете от терминологии далеких-далеких лет. Не системы — консорциума.

— Консорциума так консорциума.

— Решаться надо, — грубо напомнил Лева. — А то придется расстаться с пансионатом для работников консорциума, единственным хозяином которого являетесь вы. И всего прочего тоже.

— Не торопи, не торопи, Лева! — взмолился старенький.

2

Приятный молодой человек (по-настоящему молодой), по одежде судя то ли спортсмен, то ли рэкетир, то ли торговец из палатки, вошел в парк «Сокольники» через главный вход. Замечательный парк! У ближайшего киоска молодой человек выпил две банки пива. Не спеша, чтобы осмотреться. В малолюдье начала дня вроде бы ничего не беспокоило. Выпил банку и у следующей палатки, а потом пошел гулять по аллеям. Замечательный парк! Нет лучше места, где можно тщательно провериться и оторваться с концами.

Обойдя слева выставочный комплекс, он вошел в достаточно дикую рощицу между вторым и третьим просеком. Тут-то он и побегал от одних пышных кустиков к другим. Вроде порядок. Мигом преодолев Поперечный просек, он углубился в совсем уж неупорядоченный лесок и малоизвестной кому тропкой выбрался к дырке в ограде. Осмотрелся как следует еще раз и побрел леском, параллельно дороге, ведущей к железнодорожной станции «Маленковская».

Пройдя подземный переход, миновав железнодорожные пути, спортсмен-рэкетир-торговец резко свернул налево и вскоре зашагал бесконечным проулком меж сплошных бетонных гаражей, сильно смахивавших на тюремные камеры.

У номера 364 остановился и в последний раз проверился. Бесконечная щель в оба конца была пуста. Ни души. Он потянул створку железных ворот и, не раскрывая их до конца, проскользнул в гараж. Машины в гараже не было. А стоял дачный алюминиевый стол и два стула, на одном из которых сидел под желто горевшей голой лампочкой еще один молодой человек в похожем прикиде и вообще похожий на пришедшего. Только масти другой. Светлее. Шатен.

— Опаздываешь, — строго заметил шатен и рассмеялся, добавив: — Уже сорок минут душа горит!

Было отчего гореть душе: на шатком столике и литруха «Смирновской», и кирпичик «Джима Бима», и