«вырабатывал методику», или «овладевал методикой» круглогодичной полевой работы в тайге. Зоологов, отлично знающих научные методики для лабораторий или общих экспедиций, очень много, но таких, которые в совершенстве владели бы «таежной» методикой, как ею владел Л. Г. Капланов, можно пересчитать по пальцам. Зоолог со всеми навыками таежного охотника — это была большая редкость, даже нечто совсем новое и для науки неоценимое.

Вот таким опытным таежником однажды и явился ко мне в Зоологический музей Московского университета Л. Г. Капланов. Это было в 1936 году. Он только что приехал из Сибири после работы на Демьянке. Еще недавно застенчивый подросток, потом скромный Юноша, он выглядел зрелым, сильным и закаленным мужчиной с обветренным лицом, широкой грудью и крепкими руками. Былая застенчивость сменилась спокойной сдержанностью, в неторопливой речи каждое слово было взвешено, характеристики были красочны и точны, формулировки наблюдений скупы, но предельно выразительны. У него был огромный запас очень тонких и, я бы сказал, красивых наблюдений, в частности по соболю и кунице, имеющих и общий биологический интерес. Мы тогда кратко сформулировали эти его наблюдения, и я, с его разрешения, привел их в книге, выходившей в то время в свет.

Таким же был и друг Л. Г. Капланова В. В. Раевский, много лет работавший в самой глухой части Западной Сибири — в Кондо-Сосвинском заповеднике, где он и умер от тяжелой болезни. Во вступлении к своему прекрасному труду «Жизнь Кондо-Сосвинского соболя», вышедшему в 1947 году, он благодарил своих помощников за то, что «все они — русские, ханты, манси, селькупы, татары — с увлечением и энтузиазмом участвовали в моей работе, протекавшей часто в условиях, тяжелых даже для этих испытанных таежников».

В свои двадцать пять лет Л. Г. (Капланов был уже сложившимся ученым и имел за плечами не только научный, но и большой нелегкий жизненный опыт. А в эти годы его сверстники только соскакивали с университетской скамьи. Пожалуй, думалось мне, он был прав, что пошел своим путем. Он все-таки и без университета сумел стать настоящим зоологом. А это могут немногие. Кроме богатых дарований, нужно было еще большое трудолюбие и особое упорство. Л. Г. Капланов был в полном смысле слова человеком, который «сделал себя сам».

Жизнь и работа ученого-одиночки, которую он вел в Западной Сибири, попытка — вполне удавшаяся — просуществовать охотничьим промыслом, однако, не удовлетворяли Л. Г. Капланова. «Это не только очень тяжелый, но и отупляющий труд», — писал он. В этом была одна из причин того, что Л. Г. Капланов принял предложение тогдашнего директора Сихотэ-Алиньского заповедника, известного исследователя Дальнего Востока К. Г. Абрамова, и уехал в Приморье. Он вошел в серьезное научное учреждение и в живой, хотя и небольшой, научный коллектив. Важнейшая же причина, толкнувшая его на это решение, конечно, заключалась в том, что его давно интересовала своеобразная природа юга Дальнего Востока. Загорелся он и идеей, родившейся в наших беседах, изучить тигра в естественных условиях.

С Уссурийским краем Л. Г. Капланов связал всю свою жизнь и работу и стал горячим защитником природы этой замечательной страны. За немногие годы работы здесь Л. Г. Капланов сделал очень много. Однако это был только сбор материала, и он почти ничего не опубликовал. Его книга «Тигр, изюбр, лось», изданная Главным управлением по заповедникам и Московским обществом испытателей природы, вышла под редакцией автора этих строк и профессора С. И. Огнева уже после его гибели — в 1947 году. До сих пор эта книга — самое лучшее и точное описание уссурийского лося и изюбра и единственная в своем роде работа о тигре.

Хотя Л. Г. Капланов опубликовал немного работ, но сделанное им настолько ценно, что имя его вошло в историю изучения Уссурийского края наравне с именами Черского, Арсеньева, Абрамова, горячо любивших этот край и отдавших ему всю жизнь, и с именем Пржевальского, начавшего здесь свою блистательную деятельность.

О том особом, романтическом интересе к тигру, который владел Л. Г. Каплановым, хорошо сказано в этой повести. Действительно, в нашем уссурийском тигре, самом большом и самом красивом тигре на свете, есть что-то особенно привлекательное даже для тех, кто с ним никогда не встречался и не видел его таежных владений. Это не только одно из красивейших животных на земле, но как бы олицетворение Уссурийского края. Старый дальневосточник К. Г. Абрамов, вместе с которым автор этих строк прилагал много усилий для организации охраны и изучения тигра, когда дела, казалось, шли совсем плохо, грустно писал в одном из писем: «Тигров осталось совсем мало и делается все меньше… Когда исчезнут последние — я уеду отсюда. Для меня нет Дальнего Востока без тигра».

Здесь, пожалуй, уместно вспомнить о некоторых подробностях истории охраны тигра и о той роли, которую сыграл в этом Л. Г. Капланов. Действительно, у нас сейчас все знают, что тигр на Дальнем Востоке находится под охраной закона, что число зверей увеличивается и область их распространения расширяется. Тигров — и то только живых, молодых — добывают сейчас в очень малом числе и по специальным, скупо выдаваемым разрешениям. Теперь, когда просят разрешения поохотиться на «сибирских тигров», мы отвечаем, что тигр охраняется и никакая охота на него невозможна.

Однако еще до войны дело обстояло совсем по-другому: убивали взрослых зверей, ловили тигрят, и число тигров быстро уменьшалось. Зверю грозила полная гибель в самое ближайшее время. Лишь немногие одиночки удерживались в глухих местах Сихотэ-Алиньского заповедника.

Дальневосточным зоологам и краеведам и московским зоологам — деятелям охраны природы — уже давно была ясна настоятельная необходимость охраны тигра. Было хорошо известно, что зверь в тех условиях, в которых он живет у нас, для человека не опасен и на скот не нападает. Вместе с тем он представляет большую ценность — национальную ценность, и не только культурную и научную, но и чисто материальную. Живые уссурийские тигры на международном рынке стоят баснословных денег. Их ценность тем более велика, что закавказские и туркестанские тигры уже уничтожены. Однако все попытки сохранить уссурийского тигра привели лишь к тому, что удалось добиться только запрета убивать зверей в заповедниках. Требование же полной охраны зверя на всей территории Дальнего Востока неизменно вызывало отрицательную реакцию. Были люди, которым оно казалось чудачеством и даже опасным чудачеством. «Страшный, кровожадный тигр — и вдруг охрана?!».

И вот в 1941 году в Москву после своих тигровых походов, с большим