Однажды от её внимания не смогла ускользнуть то, что у Финника на лице присутвовала какая-то особенная радость. Возможно, за неимением других людей вокруг, за всё это время она изучила Одэйра до мелочей — как он улыбается, как хмурится, как разговаривает с ней, как с Роуз, главврачом и медсёстрами. И от Энни нельзя было скрыть никаких перемен в его настроении.
— Что за праздник? — осведомилась девушка.
— Праздник? Откуда ты узнала? — брови Одэйра поползли вверх от удивления.
— Узнала что?
— Что у меня сегодня день рождения.
— Правда? А я не знала, просто предположила, что случилось что-то хорошее, — сказала Энни, — но тогда от меня тебе поздравление.
Из прикроватной тумбочки она вытащила ещё один лист бумаги, и, когда Финник увидел, что на нём изображено, то из его рта вырвался радостный возглас:
— Ничего себе, Энни, ты талантище!
Там был нарисован портрет самого Одэйра. Во всех мелких подробностях и деталях, как будто бы он смотрел на своё отражение в зеркале или фотоснимок.
***
Действительно, хорошему всегда приходит конец. А иногда, на первый взгляд, хорошее таковым и не является.
В одно утро начала декабря, когда Энни, как обычно рисовала, а Финник находился рядом с ней, отворилась дверь. Вошла главврач, но Кресту и Одэйра удивило не это. А то, что за её спиной стояли два человека. Женщина и мальчик лет тринадцати.
Энни побледнела, и из её уст выпало только одно слово:
— Мама?
— И в это превратилась моя дочь, — миссис Креста тяжёлыми шагами прошла по палате. Финник отметил, что девушка совсем не похожа на свою мать. В голосе последней слышалась железная уверенность в своих словах, губы были поджаты и сухи, глаза холодны, и только волосы были такие же, как у дочери, — Я отдала девятнадцать лет своей жизни, чтобы ты оказалась здесь. Я пыталась сделать тебя сильной, но ты всё равно стала слабой и ничтожной. Люди проходили через войны, видели смерти ещё больше, чем ты, но почему-то не сдавались и жили дальше. Моя дочь эгоистка. Позор нашей великой семьи.
— Мама, зачем ты так говоришь? — к женщине подбежал мальчик и схватил её за руку, — Энни не виновата, что с ней такое случилось.
Миссис Креста собиралась что-то ответить сыну, но главврач твёрдым голосом произнесла:
— Вам лучше уйти.
Мать бросила злобный взгляд сначала на неё, потом на свою дочь, при это на Финника не обратив никакого внимания, как будто бы его и в комнате не было. Сжав губы ещё сильнее, таким же тяжёлым шагом она вышла из палаты, но мальчик остался.
— Энни, ты не должна злиться на маму. Даже если она так говорит, но всё равно тебя любит. И я тоже тебя люблю, сестрёнка.
— Джейкоб, быстро подошёл ко мне, — даже из коридора чувствовалось ледяное присутствие Кресты-старшей.
— Пока, Эннс, — мальчик улыбнулся, но как-то печально (хотя как ещё можно улыбаться в подобной ситуации?) и помахал на прощание. Но из коридора как будто грохотом колокола смерти раздались слова матери:
— Мы больше не вернёмся сюда Джейкоб. Считай, что твоей сестры больше нет.
Энни за всё это время не проронила не слова, ни на миллиметр не пошевелила телом. Но когда за главврачихой захлопнулось дверь, она не выдержала и зарыдала, уткнувшись лицом в ладони. Но плач длился не долго. Через несколько минут она подняла совершенно сухое лицо, не выражавшее совсершенно никаких эмоций и произнесла:
— Мама права. Я слабая.
***
С этого дня всё полетело к чертям. Энни забросила рисование, а все рисунки отдала Финнику в аккуратной папке, которую когда-то он принёс ей совершенно новой и чистой. Она снова часами сидела на кровати, уставившись в одну точку, а кошмары случались по нескольку раз за ночь. Финника это мучало. За то время до приезда матери Энни он успел не просто привязаться к девушке и поверить в то, что когда-нибудь её можно будет вылечить. Он смог полюбить её. Полюбить всем сердцем, как ещё никого в своей жизни.
По ночам, когда ему не надо было дежурить, он допоздна сидел в кресле у камина и смотрел на огонь. Миа заметила, что с её братом что-то не так. Несколько дней она добивалась объяснения, но потом Финник не выдержал. Рассказал ей всё. Об Энни, о рисовании, о том чувстве на букву «Л», которого ещё не испытывал ни к кому в своей жизни, о том дне, когда всё снова сломалось, и о том, что теперь всё очень плохо. Он понимал, что всё равно это бы ничем не закончилось, но надежда на лучшее всегда есть у людей, не правда ли? Всегда мы хотим чего-то невозможного, а потом, когда жестокая реальность обламывает крылья нашей мечте, что-то ломается и внутри нас.
***
Всё произошло слишком быстро и как в тумане. Финник даже не особо понимал, что происходит. Только какими-то отрывками. Вот в ночи звонит телефон и женский голос сообщает: «Смерть от передозировки лекарственными препаратами». Вот Одэйр подбегает к дверям больницы, входит внутрь и встречает заплаканную Роуз. Видит её тело в морге, такое маленькое, спокойное, как будто Энни не умерла, просто заснула, спокойно, мирно и без кошмаров. Кричит на приехавшую мать, что та во всём виновата, а она смотрит на него с каменным лицом, как будто бы только что не её дочь покончила с собой. Та телефонная трель ознаменовала конец мира, к которому так привязался Финник за два месяца, мира, который он полюбил.
На похороны Одэйр не пришёл. Он не хотел видеть людей. Никого не хотел видеть, а особенно миссис Кресту, хотя что-то всё равно подсказывало ему, что та не придёт.
Последним утешением для себя в тот день стала папка с рисунками Энни. После того, как они оказались дома у Финника, он не разу её не открыл — не до того было. Некоторые рисунки он уже видел, даже присутствовал при их создании, некоторые стали для него новыми. Но внезапно из общей кучи выпал один листок, меньше остальных по размеру. На нём не было рисунка, только строчки,