— Я… — Арчи запинается вновь, вызывая непроизвольно у неё улыбку на губах, которую он принимает ещё большим румянцем на щеках, — Написал кое-что для тебя, Рони.
Её имя всегда так нежно звучит в его устах, что ей хочется слушать его снова и снова. И когда доходит до неё, что же сказал он секундой ранее, то Вероника вздрагивает непроизвольно, ощущая, как глаза наполняются предательски слезами. Потому что Веронике Лодж никто и никогда песню ещё не посвящал.
И потому она слушает её, боясь шелохнуться даже, вновь улыбаясь ему и впервые смущённо отводя взгляд, тут же подмечая счастливую улыбку, появившуюся на его губах и вынудившую его сбиться на мгновение, не вытянув ноту до конца. А когда последний аккорд замирает в воздухе, Вероника поднимается со своего места тут же, подходя к нему в сопровождении тихого стука тонких каблучков, и обвивает его шею ладонями, оставляя на его губах несколько коротких, но не менее сладких, поцелуев.
— Ты замечательный, малыш Арчи, — она склоняет голову чуть набок, проводя указательным пальчиком по его щеке, прежде чем вновь подарить поцелуй, на этот раз не отстраняясь, переплетая вместе пальцы рук и прикрывая глаза, наслаждаясь тем, как идеально сейчас ощущать своей ладонью его широкую ладонь и понимать, что не только их голоса звучат гармонично, а и сами они весьма неплохо подошли друг другу, сумев вкусить счастье.
========== He is too good for this (Вероника/Арчи; Хирам) ==========
В карих глазах Вероники поселилась печаль, поддёрнутая зеркальным отблеском слёз, что так напоминали капли дождя, стучащие по оконному стеклу её комнаты монотонно, угнетая, кажется, ещё сильнее, лишь добавляя это давящее ощущение на плечи. Пропущенный завтрак совсем не беспокоил, равно как и чувство голода. Всё глушила грусть и едкое разочарование самой в себе, отнимающее обычно горящий огнём взгляд и лёгкую улыбку на тонких губах, окрашенных вишневой помадой.
Знала задолго, что такое случится обязательно. Арчи нужно было держаться как можно дальше от неё и её семьи, частью которой не быть она попросту не могла. Была связана кровью и клятвой, которую дала негласно наконец в день своей конфирмации. Но Арчи ещё уберечь была в силах, в особенности после того, как он прямо ей заявил о том, что знает, кто на самом деле её отец, начав убеждать её в том, что всё в порядке и он готов быть рядом, несмотря ни на что. Но всё было далеко от порядка. Он знал, что за маской расчётливого бизнесмена, ранее осуждённого, скрывался куда более опасный монстр, которого лишь она могла назвать папой и унять его гнев с лёгкостью. Потому что она была его маленькой дочуркой, которую он ласково называл palomita.
Вот только эта нежность не распространится на Арчи в случае ошибки, как бы слёзно она не умоляла отца. Узнай он о произошедшем, о том, что известно Арчи, не отпустил бы уже никогда. Во всяком случае, живым. А ведь на краткий миг ей и впрямь показалось, что всё останется там, в далёком прошлом и таком же далёком Нью-Йорке. Казалось и верилось в то, что никогда больше не будут они связаны с тёмной стороной власти, которую имеет её семья и особо громкая в определенных кругах фамилия.
Слишком наивно было так думать и рассчитывать, что никогда не будет частью тёмных замыслов. Увы, в ней не было столько света, сколько было в Арчи, его взгляде и тёплой улыбке, вынуждающей её сердце в груди ускорять ритм биения. А ласковый шёпот с признанием в любви уж точно ей никогда не забыть… как и не унять те чувства, которые она всё же испытывает к рыжеволосому малышу Арчи.
Проведя пальчиками в который раз по кулону в виде сердца, Вероника не рискнула его вновь открыть, запечатывая всё же в себе порывы, способные погубить его. Будет лучше и впрямь, если они не будут больше вместе, а эта тайна, озвученная им с таким сожалением и лёгким страхом, так и останется тайной.
Лёгкий стук в дверь вынудил её вздрогнуть и поспешно отозваться, стирая следы слёз с лица и шмыгая тихонько носом. С тихим стуком дверь открылась и на пороге показался её отец, держащий в руках увесистый букет красных роз и одаряющий её лёгкой улыбкой. Хирам, казалось, и вовсе не умел улыбаться, делая это лишь при взгляде на свою дочь, ради которой не задумываясь бы отдал свою жизнь. И видеть её такой разбитой, тоскующей по мальчишке, которого так отчаянно пытался долгие месяцы отвадить от себя, и впрямь было сущей пыткой.
— Сегодня ведь праздник, Mi Vida, — Хирам приблизился к дочери чуть ближе, вручая ей букет и прикасаясь губами к её лбу, по-отечески заправляя густую прядь тёмных волос ей за ушко. — К тебе гость. И от него будет ещё один букет, если ты захочешь выйти.
— Я ведь сказала ему, чтобы держался подальше, — она в ответ лишь нахмурилась, смотря на отца недоуменно, не понимая, почему он позволил ему войти и проявил вдруг такую снисходительность к тому, кого пытался совсем недавно унизить.
— Позволь ему самому решать, — Хирам присел с ней рядом, накрывая её ладонь своей, согревая продрогшие пальчики и смотря на неё так серьёзно в этот миг, впрочем, не теряя извечной теплоты во взгляде, готовой превратиться в огонь за секунду, пусть только что будет грозить его малышке. — Арчи… простоват. Но он неплохой. И любит тебя, Вероника. Этого мне достаточно для того, чтобы сохранить ему жизни и взять под свою защиту. Пусть только держится подальше и не влезает в наши дела.
— Мне страшно, папа, — она грустно улыбнулась, утыкаясь носиком в его плечо и тяжко вздыхая, ощущая, как он чуть ближе прижал её к себе, проводя пальцами по её волосам.
— Не бойся. И позволь себе любить, palomita, — прошептал ей на ушко Хирам, вызывая наконец улыбку на губах дочери, а затем отстранился, поднимаясь на ноги, — Мне позвать твоего малыша Арчи?
Вероника коротко рассмеялась в ответ на его реплику, избавляясь окончательно от оков печали и обретая вновь тот внутренний огонь, заставляющий её взгляд ярко гореть, а затем кивнула ему согласно, стараясь пригладить чуть спутанные пряди волос, лишь бы придать более привлекательный себе вид. Праздник ведь не пристало такой проводить в одиночестве, в особенности, когда есть тот, кто хранит вторую половинку твоего сердца бережно в своих сильных и таких