ограниченные. Ужасно религиозные.

— Среди миссионеров это бывает. Впрочем, неважно. При первых же звуках их грузовика я уберусь в дом, хотя, должна сказать, только сумасшедший мог бы заподозрить тебя в намерении меня соблазнить.

Модести сняла кофейник со спиртовки и, обернувшись вдруг к Джайлзу, спросила с любопытством:

— А ты собирался соблазнить меня, Джайлз?

Доктор провел ладонью по своим жестким, как проволока, волосам и мрачно ухмыльнулся.

— С тех пор как я попал сюда, у меня и времени-то не было на подобные мысли, да и опыта не хватает. Слишком много сил и времени уходило на учебу.

— Ну а когда ты все же отрывался от учебников? Девушки, должно быть, вешались на тебя?

— Да, — произнес Джайлз без тени тщеславия, — у меня было несколько чудных минут. Но у большинства девушек, с которыми я был знаком, были свои проблемы, поэтому каждая хотела, чтобы рядом был кто-то, кто бы просто держал ее за руку и говорил слова утешения. После того как я закончил колледж, почти ничего не изменилось.

— Тебе следовало быть более настойчивым.

— Я не силен в этих играх. Я лишь раз спал с девушкой, и это был тот случай, когда я был абсолютно уверен, что она этого хочет. И еще пару я упустил.

— Оставайся самим собой, — Модести задула спиртовку и налила Джайлзу кофе, — я была неправа, сказав, что тебе следовало быть более настойчивым. В твоей незатейливости есть особое очарование. Ты не станешь отъявленным сердцеедом, но те немногие женщины, которых тебе удастся покорить, доставят гораздо больше радости, чем сонм безликих любовниц.

Проходя мимо Джайлза, Модести поборола в себе желание провести рукой по его волосам. У нее возникло странное чувство, что она постепенно превращается в его опекуншу. А Джайлз Пеннифезер вовсе не нуждался в наставниках. Этот приветливый нетребовательный человек за последние десять дней принес людям куда больше пользы, чем она за всю свою жизнь.

— Я подежурю в больнице, а ты пей кофе — и спать, — сказала Модести. — На тебя смотреть страшно.

— Да?

Модести взяла с полки зеркало для бритья и поставила на стол перед физиономией Джайлза.

— Полюбуйся. Ты занимаешься самоистязанием уже третью неделю.

— Боже! — пробормотал Джайлз, взглянув на свое отражение в зеркале.

Он действительно не представляет, насколько вымотался за последние дни, потому что не думает о себе, решила Модести и с трудом поборола в себе желание обнять Джайлза. Она еще ни разу не встречала такого странного человека, но чувствовала, что восхищается им, а в мире было не так много мужчин, которыми она восхищалась.

Поев, Джайлз уснул прямо в кресле. Модести обхватила его за плечи, приподняла, и Джайлз, с трудом переставляя негнущиеся ноги, добрел до спальни. Там Модести разула его, уложила на постель и накрыла одеялом.

Когда она закончила обход в больнице, прибежал посыльный. Запинаясь на каждом слове и не помня половины того, что ему поручили сообщить, гонец промямлил, что Мбарраха задержался в соседней деревне до утра, потому что разговаривает с полицейскими.

Кошмарный английский посланника не позволял выяснить подробности, и Модести поняла, что если начнет давить на него, он скажет все, что угодно, лишь бы она была довольна.

Оставив в больнице Мэри за старшую, Модести пошла по дороге мимо дома Мбарраха, к тому месту, где стоял ее «команч». В Лондоне сейчас было восемь вечера, и Уилли Гарвин уже ждал ее сообщения на волне двадцать метров. Она забралась в кабину и включила коротковолновый передатчик, вмонтированный в приборную панель рядом со стандартной бортовой рацией. На фоне слабых помех раздался голос Уилли: «…повторный вызов. Как слышишь меня? Прием».

Модести сняла со стойки ларингофоны и прижала металлическую дужку к шее.

— «Джи-три-кью-ар-эм», говорит «пять-зет-четыре-кью-ар-су». Слышимость слабая, но отчетливая. Прием.

— «Джи-три-кью-ар-эм» — вызывает «пять-зет-четы-ре-кью-ар-су». Слышу хорошо. Что новенького, Принцесса?

— Пока ничего, Уилли, милый. Кручусь среди ночных горшков.

Модести не стала запрашивать месторасположение Уилли: если бы он вышел в эфир с радиостанции в своей машине, то передал бы позывной «джи-три-кью-ар-эм-авто». Скорее всего, Уилли сейчас у себя дома неподалеку от Темзы, в комнате, примыкающей к пивному бару «Тредмилл», владельцем которого был сам Уилли.

— Может, мне приехать? — спросил он. — Ничем особым я сейчас не занят.

— Спасибо, Уилли, думаю, на следующей неделе уже вылечу, а раньше тебе все равно сюда не добраться.

— Значит, ты не собираешься в Дурбан?

— Нет. Я должна была встретиться там с Джоном Доллом, но он в ближайшие дни вылетает в Штаты. Передашь ему, что я задерживаюсь?

— Я уже связывался с ним. Он просил сказать тебе, чтобы не лезла в пекло, ну и, как обычно, «с любовью, Джон».

— Пекло? Единственное, чего мне здесь надо опасаться, так это того, что Джайлз уронит мне на ногу скальпель.

— Что, продолжает оставлять за собой след из разбитой посуды и поломанной мебели?

— Да. Но он еще и продолжает ставить на ноги своих больных.

Они поговорили еще минут десять и прервали связь. Модести вернулась в дом, приняла душ и отправилась в больницу. После разговора с Уилли Гарвином она чувствовала облегчение. Он всегда был на месте, всегда уравновешенный, неназойливый и занимал в ее жизни столь значительное место, что многие могли бы расценить его как первое.

В семь утра Модести разбудила Джайлза, накормила его завтраком и пошла к себе немного поспать. Уже почти раздевшись, она выглянула в окно и увидела, что к деревне подъезжают «лендровер» и грузовик. В нем кроме водителя находились еще двое в полицейской форме. Модести вспомнила, что косноязычный гонец что-то говорил о полицейских. Обе машины двигались к хижине Джайлза. Модести застегнула «молнию» на джинсах, снова натянула майку и вышла из дома.

На пороге хижины Джайлза шел какой-то спор. Джон и Эйнджел выглядели растерянными. Пеннифезер размахивал руками, явно протестуя, затем неловко повернулся и выбил из рук полицейского папку с бумагами.

Модести кольнуло беспокойство: в новой Танзании власти очень ревностно относились к атрибутам своего могущества.

— Сержант, старина, — говорил Джайлз, когда Модести подошла ближе. — Я — сотрудник африканской миссии, у меня есть виза, разрешение на работу и всякая прочая чушь. Я в любом случае не могу уехать сегодня. У меня же больные!

Он махнул рукой в направлении больницы, и Эйнджел Мбарраха поспешно шагнула назад, чтобы избежать удара по голове.

Судя по