стороне… что ж, тогда сукин сын станет проблемой.

Я смотрю на Вильянуэва и показываю взглядом на женщину, приподнимая брови. Не могу подобрать слов, чтоб спросить о ней, никого не разозлив.

— Она с нами в качестве наблюдателя.

Вильянуэва спокоен, а это значит, что мне полагается заткнуться и заниматься своими гребаными делами, и вопросы задавать только о работе. Я оглядываюсь на женщину. Она смотрит мне прямо в лицо. Пальцы, стиснувшие воротник пальто, слегка ослабли и я успеваю заметить пурпурно-черные кровоподтеки на шее, прежде чем она поспешно стискивает их снова. Держится она по-прежнему, но как будто заговорила со мной. Коммуникация установлена, как говорят психиатры, а это небезопасно с кем-то вроде меня… Она должно быть медсестра, или учительница, или социальный работник, потому что они не могут не раскрываться людям. Их обучают этому — протягивать руку. Или, черт побери, она чья-то мать. Она не выглядит особенно по-матерински, но в наше время это нихрена не значит.

— Когда? — спрашиваю Штинера.

— Как только упакуешь вещи и доберешься до аэропорта. Такси ждет внизу, а на стойке авиакомпании лежит билет на твое имя.

— В смысле, на имя Сомс, — уточняю я, потому что Сомс не настоящее мое имя.

— Просто собирайся, вали туда, сделай дело, и тащи свою жопу обратно. Никаких отклонений от маршрута, или все кончено. Только попытайся вильнуть в сторону, и тебе хана, — Штинер начинает было поворачиваться к двери, но спохватывается, — и помни: если попадешься во время или после акта…

— Да, да, я сам по себе, вы ни хуя не знаете, и никто никогда про меня даже не слышал, дело закрыто.

Я прячу улыбку; он явно пересмотрел «Миссия невыполнима» в детстве. Как и все остальные парни в похожей одежде. Думаю, именно оттуда они черпают идеи, типа того.

Выходя следом за Штинером и женщиной, Вильянуэва кидает мне перетянутый резинкой толстый рулон наличных.

— На расходы, — поясняет он, — Тебе понадобится автомобиль. Бери напрокат. Покупай все, что понадобится, не дай себя обокрасть или ограбить. Ты в этом рубишь.

— Рубить? — встрепенулся я. Вау, отличная идея.

Вильянуэва не позеленел, но дверь захлопнул сильнее необходимого.

Не теряя времени, я достал из шкафа дорожную сумку. Я всегда беру немного инвентаря на всякий случай, просто ради безопасности. Хуже быть не может, чем оказаться с пустыми руками в неподходящий момент. Хотя на самом деле, мне просто нравится перебирать все это: ножовка, молоток, разделочный нож, йодированная соль, жидкость для зажигалок, спички, распылитель со святой водой, четыре заостренных куска дерева, полдюжины освященных четок и два полных комплекта столового серебра, из настоящего серебра, заметьте, а не из нержавейки. И рубашки, которые я никогда не бросал в ванну. Что об этом подумает охрана аэропорта? Да нихера. Это же не пистолет. Все это не считается оружием, во всяком случае, эта сумка всегда проходит проверку.

Полет прошел превосходно. Так всегда бывает, потому что они обычно садят меня в первый класс, и по возможности, без соседей. В ночные рейсы, как например, сегодня, в моем распоряжении весь салон первого класса с красотками-стюардессами, которым (точно говорю), приходится заставлять себя быть со мной милыми. Я не знаю почему, да и не парюсь особо, но порой задумываюсь: дело в запахе или просто у меня глаза такие? Вильянуэва как-то обмолвился, что от меня у людей мурашки по коже. Я откинул спинку кресла назад, смотрел свои флэш-ролики, никого не беспокоил, и все облегченно вздохнули, когда самолет наконец приземлился.

После не особо утомительных телефонных переговоров я получил автомобиль и направился прямо в город. Я отлично здесь ориентируюсь: и прежде выполнял поручения в этом городе, и Компания не была единственной, кто обращался ко мне, когда был нужен специалист моего профиля.

Тащусь на пятидесяти пяти по адресу, указанному на бумажке. Мидтаун, в двух кварталах к востоку от центра, дома в викторианском стиле. Прямь вижу, как по всему району идет, как бишь ее, типа подтяжки лица: богатеи покупают и ремонтируют старые дома, потому что журналы и телевидение сказали им, что пришла пора полюбить старину и восстанавливать старые здания.

Я думаю о других домах на той же улице, о том, что находится внутри них, о том, что я мог бы там сделать. Уверен, что мне бы понравилось и не причинило бы особых проблем, но я заключил сделку по доброй воле, и буду придерживаться ее до тех пор, пока Штинер с Вильянуэвой и люди, стоящие за ними, выполняют свою часть. Вот если они облажаются, если они захотят меня наебать, тогда дело другое — тогда они сильно пожалеют.

Звоню в дверь; дома никого. Правильно. Мне нужно, чтобы никто не беспокоил меня во время просмотра флэш-роликов. Возможность подумать о том, что я хочу сделать, и о том, что я сделать обязан, и эти вещи не так уж сильно отличаются друг от друга. То, что Штинер называет «процедурой», а я — новым способом игры. Не таким уж и новым, если честно — я подумывал о чем-то подобном еще когда был… как бишь его… фрилансером, да и вытворял кое-что такого рода на практике. Полагаю, именно это заставило их нанять меня вместо того, чтобы пристрелить по-тихому, а затем прикопать.

Итак, четыре утра, и я на месте. Я сразу понимаю, что прохожий, пересекающий улицу — из этого дома. Я всегда узнаю их, хотя и не понимаю, почему: разве что монстр-человек признаёт монстра-нелюдя. Я не чувствую ничего, кроме легкой нервозности по поводу проникновения в дом. Проходит всегда легче, чем ожидаешь, но я всё равно каждый раз нервничаю.

Прохожий выходит на свет, я вижу, что это мужчина, вижу, что он не один, и прихожу в ярость, потому что ни чертов Штинер ни гребаный Вильянуэва ничего не сказали о ребенке. А потом я слегка остываю, потому что ребенок тоже один из них. Десять, может двенадцать лет с тех пор, как он встал. Я беру бритву, режу кожу головы под волосами, выдавливаю кровь так, чтобы она сбежала на моё лицо, а затем выхожу из машины, в тот момент, когда они шагнули на первую ступеньку своего дома.

— Пожалуйста, помогите, — прошу я не очень громко, ровно настолько, чтобы они меня услышали, — меня ограбили, они забрали всё кроме одежды, документы, кредитки, наличные…

Они останавливаются и смотрят, как я бегу к ним по улице, и первое, что они замечают — конечно же, кровь. Кого-то кроме них (или меня, естественно) это могло бы напугать. Я добегаю до тротуара и оседаю наземь практически около их ног.

— Можно мне позвонить по вашему телефону? Пожалуйста? Я боюсь оставаться здесь, машина не заводится, а они еще могут бродить вокруг…

Мужчина наклоняется и поднимает меня за