Аркадий Шушпанов
И ОТ СУДЕБ ЗАЩИТЫ НЕТ
Право, если б вперед говорили условия, мало нашлось бы дураков, которые решились бы жить.
А. И. Герцен
Я опаздывал, я безнадежно опаздывал.
Мчался по бесконечным галереям, тревожа покой статуй, давно утраченных на Земле, скачками преодолевал лестничные марши, но все равно ворвался в актовый зал, когда распределение уже состоялось.
Группа «Артемида» праздновала.
В общей суматохе мне, вероятно, нужно было сразу пройти к Машине Судеб и взять свою распечатку. Но сейчас это меня почти не интересовало. Я искал глазами Дельту и вскоре нашел.
Дорогу к ней преградила ручища Тау. Вторая ручища держала кубок.
— Омикрон, — прогремел Тау, — выпьем!
— Есть за что? — спросил я.
— Шестьдесят восемь лет! Ты разговариваешь со знаменитым архитектором. Видел эскизы — дух захватывает. А еще — отличная жена, трое блестяще образованных детей и шестеро резвых внуков.
— Уход?
— Скоропостижный, во сне. Разве не здорово? — Тау сделал добрый глоток. — Вот, пока еще могу позволить. Там буду убежденным трезвенником. Неприятность, однако!
— Рад за тебя, — сказал я. — Когда?
— Послезавтра! Жаль, дружище, мы не встретимся. Придется ждать, когда снова станем эйдосами.
— Если не попадем в разные группы…
Тау явно настроился развеять мои сомнения, но мне нужна была Дельта, и я тактично от него отделался. Рыжий гигант, ни мало не смутившись, тут же завладел вниманием Каппы и Мю.
Дельта одиноко сидела у фонтана под сенью эйдоса диффенбахии. Распечатку она держала на коленях. Голова опущена, плечи поникли. Я подошел, сел рядом и обнял ее.
Дельта разрыдалась.
— Так переживала, думала, умру до рождения. — Вдруг посмотрела сердито. — И рядом никого.
— Извини. Я торопился завершить. Неизвестно ведь, смогу ли после.
— Наверняка сможешь.
— Я хотел, чтобы ты прочла его в Эйдолоне. Переход скоро?
— Через две недели.
Я задал главный вопрос.
— Мы будем вместе?
— Нет. — Она покачала головой. Маленькая ладонь провела по моим волосам. — Мы даже не будем иметь представления друг о друге.
Я сжал край холодной скамьи. Дельта крепче прильнула ко мне.
— Ты полюбишь кого-то? — потерянно спросил я.
— Конечно, — она улыбалась, и от этого становилось больнее. — Как же без этого, милый? Выйду замуж, рожу двоих, разведусь, когда младшему исполнится четыре. Своего мужчину так и не встречу… И в земной жизни я не буду такой красивой. Хочешь посмотреть?
Она подвела меня к плоскому экрану, зажгла его прикосновением.
— Скажем, мне восемнадцать, — Дельта набрала цифру.
Девушка, возникшая на экране, была очень молодой… и очень похожей. Как младшая сестра. Волосы сохранили цвет — и только. Носик стал вздернутым, карие задорные глаза сделались чуть раскосыми, брови утратили безукоризненную линию. Девушка показалась в полный рост, она обладала стройной фигуркой, но при взгляде на ее точеные мускулистые ножки я почему-то все равно вспомнил шекспировское «не знаю я, как шествуют богини».
Я-то знал.
Дельта погасила экран.
— Я могла бы удвоить и утроить возраст. Но — хочу, чтобы ты запомнил меня прелестной, как эйдос.
Последнюю фразу она произнесла томно и сделала балетное па.
Запомнил. Если бы мы хоть что-то помнили! Подсознание, изуродованное переходом, — вот все, что нам останется.
— Я — твой недостижимый идеал! — Дельта стояла на носке, держа другую ногу почти перпендикулярно полу. — Ты будешь влюбляться во всех женщин, лишь отдаленно похожих на меня.
На что еще я мог надеяться?..
— А где твоя распечатка?
Я ответил.
Дельта стала серьезной.
— И ты слушаешь мои причитания? Омикрон, я глупая, самовлюбленная эгоистка. Всегда думала, что настоящее только на Земле. Но ты… ты уже здесь настоящий. Я ей завидую.
— Кому?
— Той, которую ты выберешь.
И Дельта меня поцеловала. Я тоже чуть не умер до рождения. Потом вынул из-за пазухи свернутое в трубку стихотворение.
— Это тебе.
— Спасибо, — Дельта спрятала свиток в тунику. — А теперь пойдем.
Моя распечатка сиротливо лежала на серебряном подносе. Дельта подала ее мне и отвернулась. Я прочел толстенный фолиант единым духом. Потом еще раз, медленнее. И в третий. И в четвертый.
Дельта давно уже повернулась ко мне.
— Что?..
— Подожди, — сказал я. — Совсем забыл. Твой возврат… Сколько тебе будет?
— Восемьдесят три. А у тебя?
— Двадцать восемь.
— Что?
— Двадцать восемь. Почти как Лермонтов. Только прозаичнее.
— Расскажи! — потребовала она.
Я рассказал. Про мать, про бабку, про первую любовь, про вторую. Про автокатастрофу. Про наркотики. Про непотушенную сигарету. Много было всяких «про».
К нам потихоньку стягивались другие. Разговоры смолкали. Все, наверное, потому, что я оказался последним.
— Долго ли тебе осталось в Эйдолоне? — деловым тоном спросила Дельта.
— Так же, как тебе.
— Нужно поговорить с ментором, — сказала она.
— О чем?
— Стопроцентного совпадения с данными Машины не бывает.
— Эту лекцию я пропустил.
— Как же, стихи сочинял, — передо мной вырос подтянутый Эпсилон. Гений ты наш, на корню загубленный. Я проживу на девять лет меньше твоего. На войну попаду в восемнадцать. А там — плен. Описать тебе, как снимают кожу «двойным тюльпаном»? И сколько после этого еще живешь?
— Ты рад?
Эпсилон осклабился.
— А ты подумай! Но подумай и вот о чем: из тех, кого я успею прикрыть, многим повезет. И жизнь пойдет дальше. Важно только то, что остается. Да что я! А если бы Жанна д'Арк отказалась?
— А если бы — ее палач?..
— Грязная работа — тоже работа, — непримиримо сказал Эпсилон. — Наивно просить пощады у судьбы.
— От моей вообще не будет проку. Кстати, среди нас есть, кто отказался?
— Есть. Кси.
Я не поверил. Кси был лучшим из нас. Самый славный эйдос.
— Он будет убивать детей. Их все равно бы убили, но Кси не хочет там быть.
Значит, на Земле случится еще один выкидыш или аборт.
Я запутался.
— Позовите ментора.
— Уже идет, — быстро проговорила Дельта.
Эйдосы расступились.
— Я нужен тебе, Омикрон, — утвердительно сказал ментор. Он знал, кому нужен и зачем. Он знал содержание всех судеб.
— Ты внимательно читал распечатку? Она очень подробна.
— Несколько раз, но ничего не нашел.
— Хорошо, попробуем вместе. Если хочешь, можем остаться одни.
— Пусть все будут с нами.
Он взял мой фолиант, хотя помнил его наизусть.
— Ты отслеживал свои стихи?
— Да, но их будет мало и все