- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (9) »
Левски
Васил Левски (18.07.1837 – 18.02.1873)«Душе моей тесно в монашеской келье. Когда от соблазнов, сует и веселья — от мира уходит сюда человек, он каяться должен, смирившись навек. Но совесть моя говорит мне упорно: покрывшись монашеской рясою черной, приблизиться я не смогу к небесам: когда, чтоб молиться, иду я во храм, я думаю, песням о рае внимая. Бог слышит того, кто проходит, рыдая, долиною слез я чей путь нестерпим. Но тает молитва моя, словно дым. и сердце господне к молениям глухо, и Бог отвращает от них свое ухо.
Мне кажется, в рай неизвестны пути. Туда через келью мне вряд ли войти, в молитве поклоны кладя дни и ночи, и кажется мне, что пути есть короче — что вдовьи рыданья и слезы сирот, что каждого честного пахаря пот, что слово благое и правое дело, что правда, народу открытая смело, что братская помощи скрытой рука, протянутая, чтоб спасти бедняка, Всевышнему много милей и дороже молений и гимнов о милости божьей. Отныне я знаю, что близкие нам, что братья — не здесь, а за стенами, там; что в жизни есть боле достойные цели, чем песни о Боге в монашеской келье; что я, в этой рясе, с большой бородой тому, кто в несчастье, защитник плохой; что тот, кто истерзан в тюрьме палачами, не будет спасен никакими псалмами, и он вместо жаркой молитвы моей нуждается в том, кто поможет скорей: что жизнь чабана — среди гор со стадами,— измученного и жарой и дождями. Что иго, поправшее братьев моих, тяжелою цепью сковавшее их — мой грех; и пора мне в дорогу иную — покинуть обитель, для мира чужую, и слово надежды тому принести, кто цепи влачит на тяжелом пути». Сказал и ушел. Он блуждал девять лет, бездомный, уже по-иному одет. Без сна и покоя, под именем новым и с сердцем на подвиг и муки готовым. Он нес и сознанье и свет для борьбы — и в рабской стране прозревали рабы. И кратки и просты слова его были и в людях надежды, мечты пробудили. О бунте он им говорил, о борьбе, как празднике светлом, — о новой судьбе, которой пока еще срок неизвестен. Испытывал, кто благороден, кто честен, кто выйдет на подвиг, кто подвигу - рад, и тот, кто внимал ему, был ему брат. Глядел он к грядущее темное смело, любовью к отечеству сердце горело. Он, вечный скиталец, ребячески прост. Жил скудно, подобно отшельнику в пост. Познали его утомленные ноги степные дороги, лесные дороги, и голос его был пустыне знаком. Была ему днем и во мраке ночном дверь хижины каждой радушно раскрыта. Он спать не боялся под небом открытым, к скитаньям своим одиноким привык. Он — юноша утром, а к ночи — старик; сегодня купцом, завтра нищим являлся. В слепца и калеку он преображался. Сегодня в село, завтра в город войдет с вестями, что близится переворот, о бунте ведя сокровенные речи, о том, что пора подъяремные плечи рабам поднимать; что прославится тот, кто первый прольет свою кровь за народ. кто знамя поднимет! Трусливым — презренье, и в смелой, открытой борьбе — упоенье. «Все будем равны мы в тот час», говорил и бодрость и сознанье народа будил, и старых и юных влекли его речи. Все шли его правому делу навстречу: богатый — деньгами, а бедный — трудом, иглою — швея, и ученый — умом, а он, я раздет и разут —всех беднее! — пожертвовал родине жизнью своею. Бесстрашен, свершил бы он подвиг Христа; стократно он принял бы тяжесть креста; охотно бы дал отрубить себе руку; сгорел бы, как Гус! Он пошел бы на муку! За правду, как друга бы, смерть повстречал, запрятанный яд при себе он держал, носил он всегда и оружье с собою, проверенное и готовое к бою. Покоя не знал он, не спал по ночам, и в дух и в огонь обратился он сам, и мысли вливал он в единое слово, и хмурил порою свой лоб он сурово — дышали в чертах молодого лица железная воля, душа храбреца. Он тенью незримой бродил меж домами, бывал он и на посиделках и в храме; Без шума войдет и уйдет без следа, гонимый и жданный везде и всегда. Он в шумное общество как-то явился, пришел неожиданно, всем поклонился, пощечину дал подлецу одному, и, город покинув, ушел он во тьму. Одно его имя тревогу рождало. Как демон, он был вездесущ, и бывало искали его городах в двадцати, и все ж не могли его власти найти. Пред мрачным лицом его все трепетали. Простые крестьяне святым его звали и тайно сходясь то в лесу, то в дому, с открытыми ртами внимали ему.
От слов его даль становилась яснее. На сердце у всех становилось светлее. и дивное семя, в сердца упадая, всходило, большой урожай обещая. Так было.
Он предан был неким попом, ползучею гадиной, низким рабом. Который в бесстыдстве своем окаянном его погубил своим черным обманом. Для бога позор и на храме пятно, для нашей земли поношенье одно — тот змей, что служителя Божьего имя похитил — который губами своими одну только злобу и яд источал. «Вот Левский! Берите!» предатель сказал. Об имени изверга я умолчу. Я песню мою осквернить не хочу. Кормила безумная мать его грудью. В предательстве равного только Иуде. И в слезы и в траур поверг он народ. И он еще жив — среди нас он живет! А тот, кого изверг тюремщикам предал, Апостол — каких только мук не изведал в темнице... Но только над гордой душой нет власти у них... Он стоял, как немой. — ни слова! — толпою убийц окруженный... Не вырвали мольб, обещания, стона... Предательства не совершил он — пророк. Он к смерти был близок, от страха далек. Пытавшим — под каждою пыткою новой — на все их вопросы твердил он сурово: «Я — Левский! Ведите!» — но прочих имен не выдал в застенке мучителям он. Тиран не сломил его духа, и он на лютую казнь был к утру осужден. Одно у царей ненавистных желанье: убить непокорную гордость сознанья, и голос, и мысли движенье вперед, и вечную истину, что не умрет, — и каждый из них изобрел по секире, Чтоб уничтожать все бессмертное в мире:
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (9) »