генетики и молекулярной биологии до вызова к Полянскому прошло около года. Телега формирования общественного мнения теперь покатилась как под горку, и вот настал день, когда Брежнев решился поднять молекулярную биологию и генетику на небывалую высоту: подразумевалось, что СССР должен в короткий срок догнать Америку в этих науках.

Как я и ожидал, срочный вызов был связан с проектом постановления. Когда вместе с тогдашним моим приятелем Иосифом Григорьевичем Атабековым (которого я звал Осей), заведующим кафедрой вирусологии МГУ, незадолго до этого избранным членом-корреспондентом ВАСХНИЛ, мы поднялись на третий этаж Минсельхоза, нас препроводили в кабинет Полянского, где уже сидел Лобанов. Министр раздал нам по копии проекта постановления, заметив при этом, что я хорошо с постановлением знаком, ибо работал в бригаде по его подготовке, и попросил сделать последние замечания. В этот день в 4 часа дня собиралось Политбюро, чтобы утвердить постановление. По правде говоря, меня заботили в тот момент только строчек десять, разбросанных по разным разделам. Первая — в разделе о вновь создаваемых институтах: там должна была быть строка о создании в Москве ВНИИ прикладной молекулярной биологии и генетики на базе лаборатории того же названия при Президиуме ВАСХНИЛ, которой я руководил; вторая — о строительстве здания для нашего института в Москве; третья — о строительстве в Обнинске филиала Института, четвертая — о валютных отчислениях; пятая — о кадрах, шестая — о новом журнале и т. д. Всё оказалось на месте. Страшно удовлетворенные, мы покинули втроем с Лобановым кабинет Полянского и постояли еще минут десять на ступеньках здания Минсельхоза, обсуждая исторический шаг. Через несколько дней краткое изложение постановления появилось во всех газетах.

2. Первые радости

На следующий день после опубликования постановления я подготовил текст приказа по Министерству сельского хозяйства страницах на десяти. Тогдашний начальник Главка науки Минсельхоза Николай Ильич Володарский, академик ВАСХНИЛ и физиолог растений по специальности, прочел приказ, остался доволен и отправил его на подпись министру Полянскому. Затем он сделал предложение — перейти к нему заместителем начальника Главка.

— Очень вы, Валерий Николаевич, хорошо формулируете. Переходите ко мне заместителем, сохраните за собой лабораторию в вашем новом институте, мы бы с вами прекрасно сработались.

У нас и впрямь сложились с Николаем Ильичом добрые отношения, но канцелярская работа меня не только не интересовала, но даже тяготила. Я позволял себе тратить время только на то, что могло в будущем помочь институту и моему отделу в нем. К тому же я знал твердо, что буду на днях утвержден заместителем директора вновь создаваемого института [решение об этом мне было объявлено в ЦК партии и его же подтвердил Президент Лобанов]. Исполняющим обязанности директора института становился Турбин, по горло занятый бумажками в ВАСХНИЛе и ловивший кайф от нескончаемого потока этих чаще всего пустых бумажек, на которые он размашисто накладывал резолюции и расписывался.

За четыре года сотрудничества с ним у нас установились доверительные (во всяком случае с моей стороны) отношения. Однако подозреваю, что видеть меня своим заместителем по науке в будущем институте Турбин не хотел. Он скорее всего считал, что поскольку я беспартийный, то поста этого мне не видать. В то же время все окружавшие его начальники реально осознавали, кто на самом деле создает институт, и подталкивали меня к вступлению в компартию, а я под всякими предлогами отбрыкивался от этого. Мне не раз в открытую выговаривали в ЦК партии, что я до сих пор не подал заявления (одни задавали такие вопросы спокойно, другие настороженно; один раз Леонид Иванович Бабенко из сектора науки Сельхозотдела ЦК по-дружески и не без издевки спросил меня открыто: «А тебе не надоело каждый раз, как приходишь в ЦК, в бюро пропусков с паспортом бегать, в очереди стоять, а потом вокруг всей Старой площади бежать, чтобы к нам в 6-й подъезд пройти? Ты что, нами брезгуешь что ли?»). Как я уже упоминал, у нас сложились доверительные отношения и с Павлом Павловичем Лобановым, и он тоже уже не раз требовал, чтобы я немедленно подал заявление в партию, добавляя, что даст мне рекомендацию. Но я снова отмалчивался. Хранил по этому поводу молчание и Турбин. Один раз Лобанов сказал и ему о необходимости принять меня немедленно в партию, на что Турбин ответил, что вот уж институт создадим, а там и Сойфера примем.

Примерно через неделю после выхода постановления ЦК и Совмина № 314 Лобанов подписал приказ о моем назначении заместителем директора по науке, Турбина назначали пока исполняющим обязанности директора.

Жить бы и радоваться. Впрочем, я и радовался. Куча дел свалилась на меня. Процесс преодоления трудностей придавал задору и тешил амбиции, хотя трудностей оказалось превеликое множество. Надо было достать в Москве участок дня строительства, и я вдруг с ужасом обнаружил, что вокруг участков орудует чуть ли не банда во главе с лауреатом Ленинских премий Посохиным. Надо было выбить в бюджетных органах штатные единицы для будущих сотрудников, и вдруг выявилось, что всё совсем не просто, ибо в Госплане есть особое на этот счет мнение: в Москве штаты не раздувать. Наши планы могли рухнуть еще и потому, что существовало много категорий оплаты научных сотрудников институтов, и Госкомтруд, ведавший этими вопросами, стремился выделить новым институтам низкие категории. Большинство руководителей вновь создаваемых институтов изначально не могли перешагнуть через этот барьер, а затем хорошие ученые не соглашались идти работать в эти институты из-за сравнительно низкой зарплаты. Возникли трудности и с Обнинским филиалом. Секретарь Обнинского горкома партии, которого, оказывается, вообще за глаза звали Иваном Грозным, уже не слушал Брежнева, а слушал Суслова, а тут я узнал, что Суслова то ли не было на Политбюро, когда постановление принимали, то ли он тогда смолчал, а теперь втихаря хочет спустить его на тормозах. И пошло, и поехало…

С утра я садился в машину и начинал объезжать ведомство за ведомством, ибо Турбину до этих «мелочей» дела не было, он целыми днями сидел в ВАСХНИЛе и только требовал от меня отчетов.

Мне удалось достать участок для строительства института, договориться о подрядчике, выцарапать для работы в Москве первые 120 единиц численности сотрудников (пусть те, кто не знают этого бюрократического термина, поверят мне на слово — из-за этой численности тоща ломали голову многие), добиться высшей категории зарплат, утвержденной