сжались, а щеки побледнели, беспокойные руки то и дело меняли положение и часто нащупывали влажный конверт в кармане. Наконец, нотариус решил спросить:

- Вы не прочтете письмо? Возможно, речь идет о чем-то действительно важном. Когда ребенка в такую ночь заставляют поехать в город с Мыса Дьявола. Скорее всего потому, что этому Бертолоци, которого вы не знаете, необходимо сказать вам нечто очень важное… – он понизил голос и намекнул: – Бертолоци… Мне это имя кажется знакомым…

- Что?

- До сей поры я не мог вспомнить, но теперь припоминаю. Андрес Бертолоци приехал на Мартинику пятнадцать лет назад. Он происходит из одной знатной неаполитанской семьи. Привез деньги на покупку имения и приобрел обширное на юго-востоке острова, с огромными плантациями кофе, табака и какао. Вскоре стал состоятельным человеком, был веселым, щедрым, искренним и приветливым, как большинство итальянцев. Он привез с собой жену, прекраснейшую девушку, в которую был безумно влюблен…

- Хватит! – оборвал гневно Д'Отремон.

- Простите, не учел, что надоедаю вам. Меня удивляет, что вы не помните Бертолоци. Вы были в Сен-Пьере, когда его постигло несчастье.

- Вы называете это несчастьем?

- Первым несчастьем стало бегство его жены.

- На что вы намекаете?

- Не намекаю, друг Д'Отремон, а напоминаю. Бертолоци публично поклялся убить человека, с которым она уехала, но его имя так и осталось тайной. Она исчезла навсегда, а Бертолоци предался всем порокам: пьянству, играм, хождению к наихудшим распутницам порта. В конце концов, он потерял имение и, полностью разорившись, исчез. Но мне приходят на память слова одного знакомого…

Экипаж остановился у дверей дома губернатора, но Франсиско Д'Отремон не шевелился. Напряженный, раздраженный, повернувшись к нотариусу, он ждал последних слов, которые Педро Ноэль произнес как бы неохотно и с тонким намеком:

- Похоже, последний клочок земли, который он сохранил, – это голая скала, называемая Мысом Дьявола. На ней он своими руками соорудил лачугу, оттуда и послал за вами. Вам так не кажется?

- У вас самая отвратительно-великолепная память, которую я знал когда-либо.

- Ради Бога, друг Д'Отремон, это моя профессия! Столько историй приходится выслушивать, когда распоряжаешься бумагами семьи, которые так часто отражают драмы спальни. Кроме того, Бертолоци человек интересный. Его дела давали много поводов для сплетен и его несчастье…

- Меня не интересует его несчастье. Я не был ему другом!

- Иногда достаточно быть врагом, чтобы пробудить интерес.

- Что вы хотите сказать, Ноэль?

- Вы позволите говорить откровенно?

- Может быть, я попрошу вас не делать этого?

- Ну хорошо. Я думаю, вам следует прочесть письмо и поехать к вашему недругу Бертолоци на Мыс Дьявола.

Франсиско Д'Отремон, услышав слова нотариуса, заерзал на сиденье и яростно смял в кармане письмо мальчика. Затем улыбнулся и, натянув маску насмешки с еле скрываемым беспокойством, спросил:

- Разве не вы столь сильно желали пораньше приехать на праздник губернатора?

- Еще полчаса назад это было самым важным для вас.

- А теперь, что? Вам кажется, важнее праздника губернатора принять последний вздох этого развратника, пьяницы, этого несчастного, погрязшего во всех пороках только потому, что ему изменила женщина?

- Он любил свою жену, – мягко ответил Ноэль. – Она его опорочила, а ему так и не удалось встретиться лицом к лицу со своим соперником.

- Не удалось, потому что не хотел его найти! – гневно взорвался Д'Отремон.

- Может быть, тот смог хорошо спрятаться…

- Думаете, он был трусом?

- Нет, конечно, я так не думаю. Несомненно, он мог противостоять всему, за исключением скандала. К тому же у него были другие серьезные обязательства, и Джина Бертолоци знала это. Он был женат, супруга вот-вот должна была родить ребенка. Я не виню того мужчину, друг Д'Отремон. Это грехи мужчины. Гораздо более тяжелым грехом мне кажется не прийти на зов умирающего.

- Хватит, Ноэль! Я поеду.

- Наконец-то! Извините, что так настаиваю. Я вас немного знаю, друг Д'Отремон, и знаю, что есть вещи, которых вы никогда себе не простите.

- В таком случае, вы извинитесь за меня перед губернатором?

- С искренним желанием, друг мой.

- Тогда идите, – и тут Д'Отремон воскликнул: – Минутку!

- Не нужно напоминать о деликатности дела, – с пониманием отозвался Ноэль. – Это… моя обязанность, друг Д'Отремон.

2.

Буря стихла. Море почти успокоилось; свежий прохладный ветер, прибывший вместе с рассветом, разогнал тучи.

Ветхая лодка, выдержавшая бурю, застряла в глубокой расщелине, высеченной из скалы ударами волн. Мальчонка снова прыгнул в воду, чтобы осторожно вытащить ее на землю и не повредить. Затем огрубевшие от непогоды босые ноги вскарабкались по острым камням большого утеса сначала с кошачьей гибкостью, потом медленнее, как будто туда не хотели. На вершине скалы они будто налились свинцом, останавливались каждую минуту, медлили, словно хотели уйти в другом направлении, и наконец, добрались до дверной пустоты, у входа в жалкую хижину – единственному человеческому жилищу на Мысе Дьявола.

Больной злобно спросил:

- Кто там?

- Это я, Хуан.

- Хуан Дьявол!

Лихорадочным усилием с убогой постели приподнялся человек в грязных лохмотьях, похожий на скелет: кожа да кости, впалые щеки, грязные, спутанные волосы и заросшая борода, рот, перекошенный от боли. Он бы внушал глубокое сострадание, если бы не горящий, смелый, яростный взгляд, и слова, отягощенные ненавистью и желчью.

- А где пес, за которым я тебя послал? Пришел с тобой? Где он? Где проклятый Франсиско Д'Отремон? Беги, позови его! Скажи, чтобы пришел, мне осталось совсем немного!

- Он не приехал со мной, – начал оправдываться мальчик.

- Нет? Почему? Ты ослушался, проклятый? Не поехал к нему домой? Сейчас узнаешь…

Он попытался встать, но бессильно упал, истощенный, с остекленевшими глазами. Мальчик неторопливо приближался к нему, со странным выражением в гордых глазах, и подтвердил:

- Да, я прибыл к нему