наговориться не могли, пока окончательно не стемнело, а тогда целоваться стали, как-то само собой и вышло всё. Коля совсем потерял себя, в тумане хмельном обнимал и ласкал её и не мог наласкаться, насытиться — так долго ждал этого желанного мига.

Понял тогда Николай, что явь — лучше сна. Потому что много слаще себя наяву утратить, чем во сне — обрести. И, отбрасывая остатки дневного соображения, вновь стал целовать закрытые её глаза, не в силах с ней разъединиться. А она вокруг него плющом обвивается…

Что говорить, даже утратить себя надолго мы неспособны. Неохотно, медленно слабнут объятия, и единое распадается. Так и Коля откатился в сторону, и мысли всякие в нему пришли, да такие глупые. Мол, не прикидывается ли она? Уже в дрёме, чувствуя, как её руки по нему скользят, цепляются, Коля вдруг явственно припомнил тот сон, когда она кровь из него пила, а руки точь-в-точь так же его ласкали… Как из ушата водой его окатило это воспоминание. Руки её отбросил, да так грубо, что она вскочила:

— Что с тобой?! — воскликнула — Какой ты грубый!

Он своё действие осознал и усовестился, конечно, засмущался страшно.

— Прости, — говорит, — такая дрянь причудилась.

— А ты от меня не отодвигайся, — говорит она, — и не будет тебе дрянь чудиться, — по-матерински так говорит и его голову к себе на грудь кладёт. Он сопротивляется, а не может второй раз себе грубость позволить…

Заснули, и тут же Коле дурной сон приснился. Будто та самая фея, которой он клялся тогда любить её вечно и в любви не изменять, к нему издалека пришла и говорит: «Обманула тебя, Коля, вурдалачка. Обманула! Теперь ты от неё никогда не избавишься, а я страдать должна. Смотри, какого я тебе сынка родила!» И показывает тонкой ручкой. Коля видит — мальчик бежит с золотыми волосиками и совершенно ангельскими ручками и ножками. Вначале бежал, а после остановился, на Колю взглянул и заплакал. Коля вроде утешить его хочет, а дотянуться не в силах. «Прощай! Прощай!» — шепчет ему фея и с мальчиком улетает. Смотрит он, а вокруг красота такая, как на картинке. Удивительная природа и грустно ему донельзя… И ещё во сне подумал: «Точно! Обманула меня Ольга…»

С того дня у него двойственное отношение в душе появилось к Ольге. Он и любил её всей душой и подозревал. Порой ему начинало такое мерещиться, в особенности, когда она его в шею целовала или исключительно нежно ласкала. Раздирался Коля от горя на части. А иногда казалось, что духом могильным от неё несёт…

Долго ли, коротко, а измучился Коля и решил от неё избавиться по-хорошему. Палочку достал и тычет в неё легонько, приговаривая: «Ко мне нет тебе пути!» Раз так сделал, два — не срабатывает ворожба. Она его пуще прежнего любит. «Эх! — думает, — а, может, правда, любит? Или палочка с изъяном?! Оглядываться нельзя было!»

От мысли, что взаправду она его любит, а не по причине чернокнижия, Коля даже холодел внутренне и пугался по-настоящему. Потому что одно дело — чары разрушить, а другое — живое чувство раздавить.

Стал он с приятелями выпивать, свидания с ней пропускал и всё чаще жаловался. А приятели ему в ответ:

— Какая тебе, Коля, — говорят, — разница: магия или любовь? Мы бы, говорят, такой бабе никакой кровушки не пожалели…

— От неё, — говорит Коля, — могилой дышит.

— Дурак ты, Коля, — возражают ему, — ты себя понюхай, чем от тебя дышит.

Нечего возразить. Понял Коля, что зря он ищет сочувствия: завидуют ему и обрекают на одиночество. Стал он пуще прежнего избегать свою красавицу. А та совсем себя утеряла: как полоумная за ним бегает, часами под домом караулит и по-собачьи любви выпрашивает у Коли.

— Ну уделал Коля красотку! — злорадствовали многие. — Так ей и надо! Больно гордая была…

— Да… — соглашались другие, — отомстил, как и обещал.

Самому Коле — какая месть?! Он о мести и не помышлял — избавиться бы только! Любая месть утолится, если смиренно человек в ногах ползает. Невыносимость от такой покорности да злобная жалость. Дорого Коле магия обошлась.

— Уйди, — просит её. — Оставь меня в покое! — а она и не слышит, при людях его обнимает. Смеются прохожие. Стыд один. Коля поскорей с ней в квартиру, а ей того и надо, вокруг него обвивается и любви молит.

И выгонял, и чего только не делал — не помогало. Своего она добивалась. Бывало, после сразу порозовеет, расцветёт. А у него чувство такое, что он ей последнее отдаёт и сам себя зазря в нищету погружает.

Неизвестно, чем бы дело кончилось, если бы однажды сильно она его не допекла. Опять подкараулила, а потом в квартиру с чёрного хода проникла и на пороге его комнатки возникла.

Он и взорвался. На пол её швырнул.

— Уйди! Убью!! — совсем теряет себя Коля и по лицу её, потом ногой пинает.

А она ногу обнимает, глядит кротко и только охает податливо:

— Коля! Коля! Не говори так — мне больно!

И тут он неожиданно для себя совершенно скотски ею овладел. И такая жуткая сладость им вышла, такая сила страсти разрядилась, что совсем он душой опустошился. Даже неловко ему стало. В лицо ей избегает смотреть. Ну, а как поглядел — остолбенел даже: видит, она чёрт знает в кого превратилась и подурнела страшно. Вздрогнул Коля, взглядом в неё пристально вперился, а красавица на глазах чудищем становится и своё настоящее лицо показывает. Вурдалачка и есть вурдалачка. Онемел Коля, к полу прирос, тупо пялится на неё, не в силах поверить такому превращению. Она взгляд его перехватила и поняла все сразу. Одежду прибрала скоро и ходу! Молча, на него даже не взглянула, ушла и с того часу пропала без следа. Ни он, ни другие с тех пор её больше не встречали.

Любая чара, видать, от слишком сильного чувства рассеивается, и нежить своё красивое обличье теряет. Не может вурдалачка любить беспредельно. Есть у неё спасительный для нас предел любовному переживанию, после которого теряет она человеческий облик. Будь по-иному, не оставила бы Колю. А он её потом часто вспоминал и желанием неисполнимым и тайным мучился. Губительное, как известно, человека притягивает.