выложенные мелким кафелем. Пахло карболкой и еще чем-то, кажется, апельсинами.

И было так тоскливо, что хотелось плакать. Тоска была непомерной - ею можно было дышать, ее можно было пить, в ней можно было тонуть. Но из нее невозможно было выбраться, как невозможно было выбраться из собственного тела - слабого, старого, смертного.

Где-то совсем рядом детский голосок бубнил разобиженным тоном:

- ...И когда меня вызвали к доске, я забыл начало, а заглянуть в книжку Лидя Николаевна не разрешила. Я сказал: "Я не помню начала", а она сказала, что поставит двойку. Я сказал: "Мне только первую строчку", а она... - Голосок испуганно оборвался и через секунду закричал: - Ма, ма! Смотри! Деда проснулся!

1