тоже не стоит говорить!

Есть и другие виды тишины. Например, молчание двух влюблёнными, когда слова уже не нужны… Щёки его покраснели, и он закрывает глаза. Это наиболее приятный вид тишины, правда тоже не совсем полный, потому что женщины всегда всё портят: просят прижаться посильнее или наоборот, не давить так сильно. Он улыбается. Но с Алисой Джейн этого не будет. Он уже это пробовал. Всё было прекрасно.

Шёпот. Слабый шёпот.

Да, о тишине… Лучший вид тишины постигаешь в себе самом. Там не может быть хрустального позвякивания мороза или электрического жужжания насекомых. Мозг отрешается от внешних звуков, и начинаешь слышать, как кровь пульсирует в висках.

Шёпот.

Джек качает головой:

— Нет и не может быть никакого шёпота в моём доме!

На его лице выступает пот, челюсть опускается, глаза напрягаются.

Он слышит шёпот!

— Говорю тебе, я женюсь, — вяло произносит Джек.

— Ты лжёшь, — отвечает шёпот.

Его голова опускается, подбородок падает на грудь.

— Её зовут Алиса Джейн, — невнятно бормочет Джек пересохшими губами. Один его глаз начинает дёргаться, словно подавая сигналы невидимому гостю. — Ты не можешь заставить меня не любить её. Я действительно люблю Алису Джейн.

Шёпот.

Ничего не видя перед собой, он делает шаг и чувствует струю тёплого воздуха у ног. Воздух выходит из решётки вентилятора.

Так вот откуда этот проклятый шёпот!

Когда Джек идёт в столовую, он ясно слышит стук в дверь. Он замирает.

— Кто там?

— Господин Джек Дюффало?

— Да, я.

— Открывайте.

— А кто вы?

— Полиция, — отвечает тот же голос.

— Что вам нужно? Не мешайте мне ужинать!

— Нужно поговорить с вами. Звонили ваши соседи. Они уже недели две не видят ваших родственников, а сегодня слышали какие-то крики.

— Всё в порядке, — отвечает Джек.

— В таком случае, — продолжает голос за дверью, — мы убедимся в этом сами и уйдём. Открывайте.

— Мне очень жаль, — Джек отступает назад, — но я устал и очень голоден. Приходите завтра. Тогда я поговорю с вами, если хотите.

— Мы вынуждены настаивать, господин Дюффало. Открывайте!

В дверь стучат. Не говоря ни слова, Джек отправляется в столовую. Там он садится на стул и говорит, сначала медленно, потом всё быстрее:

— Шпики у дверей. Ты поговоришь с ними, тётя Розалия. Ты скажешь, что у нас всё в порядке, чтобы они убирались. А вы ешьте и улыбайтесь, тогда они сразу уйдут. Ты ведь поговоришь с ними, правда, тётя Розалия? А теперь я должен сказать вам.

Неожиданно горячие слёзы падают у него из глаз. Он внимательно смотрит, как капли расплываются, впитываясь в скатерть.

— Я не знаю никакой Джейн Белларди. И никогда не знал её. Я говорил, что люблю её и хочу на ней жениться, только для того, чтобы заставить вас улыбаться. Да-да, только поэтому. Я никогда не собирался заводить себе женщину и, уверяю вас, никогда не завёл бы. Передайте мне, пожалуйста, кусочек хлеба, тётя Розалия.

Входная дверь трещит и распахивается от ударов. Слышится тяжёлый топот. Несколько полицейских вбегают в столовую и замирают в нерешительности.

Старший поспешно снимает шляпу.

— О, прошу прощения. — Мы не хотели испортить вам ужин. Мы просто…

Шаги полицейских вызывают лёгкое сотрясение пола, и тела тётушки Розалии и дядюшки Дэйма падают на ковёр.

Теперь видно, что горло у всех четверых перерезано полумесяцем — от уха до уха. И от этого кажется, что на их лицах застыли зловещие улыбки.