штормом.

Он встает и, крепко прижимая к себе Вику, бредет дальше, обходя валяющиеся обломки машин, куски пластиковой облицовки потолка, спотыкаясь на мотках веревок, когда-то протянутых вдоль коридоры непонятно для каких целей и которые перед эвакуацией тщательно сматывали в бухты, но так здесь и оставили. Он, видимо, все-таки заблудился, свернув не в тот коридор, потому что упирается в железную лестницу, множеством пролетов ведущую на самый верх, где продолжают сверкать молнии и идет дождь, но делать нечего, верх сейчас ничуть не хуже, чем низ, и он делает первый шаг, ожидая, что проржавевшие ступеньки прогнуться под ними, но те держатся и он, скользя левым плечам по ограждающей лестницу сетке, угрюмо ползет вперед, щурясь от грозовых вспышек. Вика молчит, и Максим думает, что с ней все кончено, так как онемевшая щека не чувствует и ее дыхания, но он в любом случае не оставит девушку здесь и продолжает карабкаться вверх, пролет за пролетом, пока со смесью облегчения и ненависти не слышит:

— …превращалась в могилу. Я бросилась в небо за легкой синицей… — от грома содрогается вся платформа, слова прерывается, а Максим понимает, что молния угодила точно в их убежище, останавливается, размышляет — продолжать подъем или остаться в этой ржавой норе, в затхлом воздухе, среди разбитых механизмов с истекающей кровью девушкой на руках.

Вика смотрит на него, и он понимает, что надо идти, взбираться, карабкаться, ползти, ковылять вперед и вперед, несмотря ни на что, потому что их там ждут, ждут давно, целую вечность, накрывшись покрывалом черных туч, оградившись кипящим морем и выставив маяк из тысяч молний только для них, это их последнее испытание, последнее задание, последний шанс, последний круг, составленный из девять-десять-одиннадцати лестничных пролетов.

Максим не считает ступеньки, он просто идет, зажмурив глаза, врезаясь плечами в страховочные сетки, изредка поднимая вверх лицо, чтобы остудить кожу под душем дождя, а Вика, приставив к его лбу пистолет, щелкает курком, смеется и доверительно шепчет в его изорванную щеку:

— Теперь я на воле, я белая птица. Мы встретимся вскоре, но будем иными. Есть вечная воля, зовет меня стая…

КОНЕЦ