Затем следует огромная планета, Антрим, космос вокруг которой чист (так называемая Брешь). За Антримом расположен Лабиринт с бесчисленным множеством крошечных мирков-астероидов; их так много, они так теснятся на орбите, что никто и никогда не пытался сосчитать их или дать им названия. Следом за Лабиринтом идет еще одна гигантская газовая планета, Тайрон, а за ней - двадцать четыре замерзших и безжизненных планеты Внешней Системы завершают список Сорока Миров.

Для нынешних космоплавателей пределом дальности были внешние планеты, куда время от времени совершались вылазки в поисках редких на Эрине легких элементов; большинство же полетов ограничивалось орбитой Тайрона. Дальше не летал никто. Но когда-то, поколений десять назад, существовала Сверхскорость. В те времена путешествия к дальним звездам, торговля между звездными системами были обыденным явлением. И так было до того дня, когда корабли со звезд вдруг прекратили появляться в системе Мэйвина.

Это может показаться странным, но, зная все это, я тем не менее интересовался не столько Сверхскоростью, но космолетчиками, что рисковали своими жизнями в пределах Сорока Миров. Сверхскорость, если и существовала когда-то, была все же чем-то ушедшим давным-давно - мать, когда я приставал к ней с расспросами, вообще отрицала ее существование; дядя Дункан, да и многие другие говорили то же самое. Зато космолетчики были реальны, осязаемы. Они были сейчас, они дразнили мое воображение. Без Сверхскорости я мог и обойтись. Космос же лежал передо мной.

Когда мне исполнилось пятнадцать, мне, наконец, разрешили пользоваться нашей маленькой парусной лодкой, что стояла у пристани прямо перед нашим домом. Разрешили, но при условии, что я буду следовать трем нехитрым правилам: не отплывать далеко от берега, не выходить в плохую погоду, не плавать после наступления темноты.

И коль скоро уж я собираюсь быть честным - а только так и можно рассказать о том, что произошло, - самое время признаться: я нарушал эти правила. Все три. Правда, я не позволял этого себе, когда жил дома, и мать могла приглядывать за мной.

Но стоило в доме появиться новому гостю, как я начинал собирать свои вещи, чтобы перебираться к дядюшке Тоби, непременно спрашивая при этом: могу ли я отправиться в Толтуну по воде, не отходя далеко от берега. И если погода была хорошей, мать обычно не возражала. Тогда я был свободен от ее опеки на срок от дня до недели, а старый дядюшка Тоби - подслеповатый, глуховатый, да и нетвердый на ноги - бывал только рад спровадить меня с глаз долой с утра и до позднего вечера.

Очень скоро я методом проб и ошибок узнал, что можно, а чего нельзя делать на озере. Идеальным для плавания под парусом был сильный ровный ветер с севера. Он позволял мне плыть прямо через озеро, не делая галсов, и возвращаться тем же путем. Так я мог затратить на переход к восточному берегу всего два часа, и еще два - на дорогу обратно домой. И тогда у меня оставался почти целый день на то, чтобы быть там, где мне хотелось быть: в космопорте Малдун.

В первое свое плавание туда я слишком трусил, слишком боялся опоздать обратно, чтобы побывать в самом космопорте. Я так и не сошел на берег. Я сидел в лодке, жевал свой завтрак и не отрываясь смотрел на загадочные здания и сооружения на берегу. Их было множество, и я понятия не имел, для чего они все предназначены. Разумеется, больше всего мне хотелось увидеть старт или посадку корабля, но ничего похожего на это не было и в помине. После полуторачасового ожидания, прерываемого только моим неуклюжими попытками притвориться удящим рыбу или чинящим лодку, стоило кому-либо спуститься к причалу (к нему были пришвартованы большие грузовые баржи), я неохотно отчалил обратно в Толтуну. В тот раз я вернулся в дом дядюшки Тоби рано - к нашему обоюдному неудовольствию - и мне пришлось убивать весь остаток дня.

В следующую попытку я вел себя смелее. Поскольку никаких знаков, запрещавших мне сходить на берег, не было, я привязал лодку к краю причала и отправился в космопорт. Почти сразу я наткнулся на щит, наглядно показывавший план всего комплекса. Он был поставлен здесь для людей с озерных барж, но сослужил добрую службу и мне. Я изучал его до тех пор, пока не получил общего представления о том, где и что находится. Только тогда я двинулся дальше. Остаток дня прошел, словно в волшебном сне.

Первой моей целью были огромные стартовые площадки. Даже на расстоянии видел я окружающие их пышки с коммуникационными системами. Невидимыми моему глазу оставались решетки под их основанием, ожидающие чудовищного импульса энергии, что оторвет корабль от земли или, напротив, плавно опустит его. После нескольких минут колебаний я подошел к защитной ограде. Я ждал довольно долго и в конце концов сообразил то, что мог бы знать и раньше, исходя из опыта - то, что запуски и посадки происходят ближе к закату. Все, что я видел сейчас, было всего лишь обычной подготовкой.

Я пошел дальше, к огромным куполам ремонтных доков. Я не осмеливался зайти внутрь - там было слишком много людей, чьей работой, похоже, было только следить за тем, что делают другие, - но я заглядывал в раскрытые ворота ангаров и замирал при виде ремонтников, ползавших по поверхности кораблей-челноков, каждый размером с наш дом. В немом восторге глядел я на то, как монтируют на их днище сверкающие панели отражателей. После запуска их можно снять и оставить на высокой орбите, если челноку надо идти дальше в космос. Большинству нормальных людей эти панели показались бы просто большими вогнутыми блюдами, но мне, знавшему их назначение, казалось, будто я никогда еще не видел ничего столь прекрасного.

В то посещение космопорта я вряд ли обращал внимание на вмятины и царапины на бортах кораблей, на заплаты, на неровные сварные швы. В голову мне и прийти не могло, что столь потрепанные снаружи корабли могут и внутри быть не лучше.

В конце концов один из людей у ворот обратил на меня внимание и двинулся в мою сторону. Я не сделал ничего плохого, но на всякий случай поспешил к одному из больших, крытых металлическими панелями зданий, что служили одновременно торговым центром и рестораном.

Я вошел внутрь и в первые же тридцать секунд увидел больше космолетчиков, чем, я думал, их существует на свете.

Они сидели на табуретках за столами с едой и питьем или стояли, прислонившись к голым металлическим стенам. И они говорили, говорили... В зале стоял гул от их разговоров - о космосе! Мне хотелось слышать каждое их слово.

Вот только люди, раз посмотрев на меня, уже не сводили с меня глаз. Я был чужой здесь - не из-за возраста (тут было полно мальчишек не старше меня, разносивших еду и