обычно могу позволить. К сожалению, я не мог насладиться зрелищем подобного мне лица, так сказать, до отвала, ибо секретный мой двойник сообразно роду его деятельности находился постоянно в движении, он во время нашей короткой беседы под разными углами рассекал пространство, отведенное нам для встречи, не то чтобы как на параде, но как-то боком, он шел вперед именно боком, и лицо тоже несколько боком, я хотел узнать, почему, и он боком же, не изменяя походки, ответил, что если идешь фронтом, то являешь собою более широкую мишень, нежели если сплющиваешь себя до менее уязвимых боковых размеров. Еще меня поразило, что двигаясь таким образом он так маскировал направление, что трудно было сразу определить, идет ли он еще вперед или уже назад. И я тут впервые понял, что есть судьбы гораздо завиднее, чем моя судьба. И все-таки, все-таки, — настаивали репортеры, — раскрыл ли великий засекреченный какую-нибудь сенсационную тайну касательно нашего вселенски-открытого, всемирно-отзывчивого лауреата? Все-таки раскрыл кое-что. Что? А вот что. Ведь засекреченному приходилось не только внешне играть роль души нараспашку, изображать этакого рубаху-парня то с Арбата, то с Невского, то с Красного проспекта, но порой он был вынужден даже не просто импровизировать, продолжая традицию пушкинского итальянца — по-итальянски и труда-то не стоит, — но и всерьез сочинять свежие вещи самого Померещенского! Положение обязывало, и начальство требовало. Так раскрылась тайна двух, теперь можно сказать, незаконнорожденных поэм Померещенского, обнаружив которые в одном из своих сборников, автор сначала пришел в замешательство, долго пытался вспомнить, когда и как он их написал, потом что-то сам себе приблизительно представил, пока не привык к этим поэмам, даже забыл о них. Одна из поэм, написанная неравностопным дольником, как следовало из комментария, якобы авторского, была сочинена по-голландски на острове Цейлон, откуда голландцы, вытеснившие португальцев, ушли под натиском англичан еще в конце XVIII века. Потому голландский язык уже не вызывал раздражения у местных жителей, но и вряд ли мог быть прочитан местным переводчиком, который принимал этот язык за русский, но осложненный современной поэтикой и неповторимым стилем. В поэме воспевался крепкий чай и горные водопады, причем водопады образовывались от пота и слез угнетенных сборщиц чая — за много веков, — это придавало особый терпкий аромат цейлонскому чаю, а водопадам суровую тяжесть наряду с легкой прозрачностью. Сам чай в поэме, якобы самим автором переведенной с голландского на родной, при помощи рифмы переливался в русское вводное словечко очайп, придавая национальный колорит всему тексту. При переводе, естественно, исчезло зашифрованное в голландском оригинале секретное донесение, согласно которому… но это уже не для прессы. В ХХ веке из великих писателей на Цейлоне бывали Чехов и Бунин, поэтому никого не удивило, что именно двойник Померещенского в свою очередь был отправлен в этот райский уголок. Сам же Померещенский побывал там позже, уже во время перестройки, когда агентурная деятельность переживала соответствующий кризис, и только сегодня Померещенский понял, почему его встречали там, как родного, да и не только там. Другая незаконнорожденная поэма называлась «Бушлат Эмпедокла» и посвящалась высадке союзных войск в июле 1943 года на Сицилию, от первого лица в ней выступал капитан Гулливер, который в поисках тени великого Эмпедокла штурмовал Этну, где окопалась дивизия «Герман Геринг». После трехнедельной битвы союзники одолели фашистов, и Гулливер взошел на Этну и обнаружил у края кратера полуистлевший бушлат из добротного английского сукна, эта находка говорила в пользу гипотезы, что Эмпедокл был по происхождению ирландцем. Поэма отличалась лихорадочным синтаксисом, что объяснялось малярией, которой страдал Гулливер. Этим объясняются кошмарные видения автора, ему чудится, что в чреве вулкана, в его древних лабиринтах находится конец немецкой классической философии. Излагая этот сюжет, великий философ и путешественник не смог уклониться от раскрытия еще одной тайны. Эту поэму он сразу принял за свою, сочиненную на Сицилии, куда его пригласили как артиста на съемки детективного сериала под названием «Каракатица». Померещенскому предлагалась роль русского мафиози, который переправляет родные радиоактивные отходы в подземные лабиринты средиземноморских островов. Вначале отходы предполагалось переправлять с Новой Земли, но тут путь съемочной группе преградили активисты из экологической организации Грин Пис, поэтому Северный ледовитый океан отпал. К тому же мэр Санкт-Петербурга не позволил использовать крейсер «Аврора» для перевозки этого зловещего груза, ибо это могло бы только ускорить продвижение НАТО на восток. Тогда решили доставлять зловещий груз с Чукотки, якобы с атомной станции в Билибино, а для этого поднять со дна Японского моря крейсер «Варяг». Но воспротивились этому морскому кощунству японцы, чтобы лишний раз не будить в русских память о поражении при Цусиме. Так идея «Каракатицы», то есть зловещей перевозки морем, отпала, а с ней и необходимость в русской атомной мафии. Продюсеры решили, что зловещий транспорт пойдет все-таки с древней славянской территории, но ныне земли Нижняя Саксония, пойдет, подгоняемый немецкими «зелеными» из зеленого тихого курорта Горлебен. Итак, русскую мафию заменили чопорные немецкие правительственные чиновники, и Померещенский наотрез отказался играть немца (хотя он и сам немец!), процитировав, кажется, Гельдерлина: даже то, что у дикарей очень часто сохраняет свою божественную чистоту, эти сверхрасчетливые варвары превращают в ремесленничество; да они и не могут иначе, потому что раз уж человеческое существо соответствующим образом вышколено, оно служит только своим целям, оно ищет только выгоды, и так далее… Чтобы успокоить русского бессребреника и патриота, сицилийцы устроили в честь его прощальный банкет, где пили много вина из винограда, взращенного на склонах Этны, а потому таящего в себе кровь горделивого мудреца. Очнулся Померещенский уже в самолете, и как ему показалось, написал эту поэму вчерне, а уже в Москве передал черновик своему редактору, который ее и опубликовал, не разобрав кое-где витиеватый почерк, так появилась поэма «Башлык Эмпедокла», действие происходило уже в горах Кавказа, где Эмпедокл, не найдя ни одного кратера, спустился с гор и принял участие в освободительной борьбе горцев против царского сатрапа генерала Ермолова. Что же было дальше, — допытывались представители средств как электронных, так и более архаичных, снял ли