расстрел, и “Кровавое воскресенье” — не при чем?», А. Гейфман выдает более чем показательный ответ: «Они — “при чем”, но сообщают нам о духе времени, о духовном кризисе куда меньше, чем Распутин, игры с Востоком, желтые занавески, столоверчение, кокаин и повальное чтение Арцыбашева. Человек, живущий на грани веков, жаждущий смены ориентиров, — в вакууме, он совершенно потерян, ему не на что опереться. Тогда и возникает на горизонте призрак Маркса, охраняющий некое подполье, где живут борцы за народное счастье. Дело прочно, когда под ним сочится кровь, неважно чья, убийцы или его жертвы». Во-первых, не «сочится», а «струится». Некрасова историк русского революционного движения должен знать наизусть, а не приблизительно. Особенно, когда речь идет о таком концептуальном, программном произведении, как «Поэт и Гражданин».
Во-вторых, не надо передергивать. У Некрасова написано четко и ясно:
Где же здесь, интересно, гейфмановское «неважно чья, убийцы или его жертвы»? «Иди в огонь», «иди и гибни», «умрешь не даром» — трижды, как будто специально для А. Гейфман, повторил Некрасов — но А. Гейфман его не услышала и не поняла. Или, вернее, сделала вид, что не услышала и не поняла. Интересно, а
— А. Гейфман как воспринимает? Неужели тоже как призыв к террору? Счастье для русской литературы, что А. Гейфман родилась слишком поздно — и не служит в цензурном комитете! «Поэт и Гражданин» был написан и опубликован Некрасовым в 1856 году — в сборнике «Стихотворения» и журнале «Современник». Первый акт революционного террора — выстрел Каракозова — прозвучал только спустя 10 лет. О каких «убийцах» и «жертвах», черт побери, мог писать в 1856 году Некрасов?! Ну нельзя же быть до такой степени неграмотной! Но главное все же в другом. Главное — в явно проступившем в ответе А. Гейфман презрении к народу России. Для А. Гейфман общество начинается со «среднего класса» — и, возможно, даже не просто со «среднего класса», а с верхней его половины — с «middle middle class» и «high middle class». Всё, что ниже — не существует. Все, кто не занимаются столоверчением, не употребляют кокаин и не читают Арцыбашева — не существуют. Все они — а это никак не меньше 95 % населения Российской Империи — для А. Гейфман быдло. Абсолютное большинство населения Российской Империи — крестьяне — слыхом не слыхивали ни об Арцыбашеве, ни о кокаине, ни об «играх с Востоком». Распутин, глубоко уважаемый американским «масскультом» как «Russian crazy sex-machine», серьезному историку ничего не говорит о «духе времени» — он говорит только о моральном состоянии царствовавшего дома и не более того. В мистицизм августейшие особы впадали и в другие времена и в других странах — к esprit du fin de siecle это не имеет никакого отношения. Еще бы А. Гейфман душевные заболевания монархов пыталась выдать за показатель «духовного кризиса»! Спиритизмом занималась ничтожнейшая часть населения России — по определению меньшая, чем в США и тем более в Западной Европе. Настоящему историку именно Ленский расстрел и «Кровавое воскресенье» говорят о ситуации в России (в том числе о духовной ситуации) в тысячу раз больше, чем Распутин и спиритизм: когда царь так боится собственных подданных, что расстреливает благонамереннейшую и верноподданническую демонстрацию, — уж наверное, это куда более весомое и серьезное свидетельство духовного кризиса «верхов», чем увлечение царя мистицизмом (тем более что последнее было традиционным недугом русских монархов — вспомним Иоанна IV, Павла, двух Александров). А. Гейфман, подобно нерадивому студенту на экзамене, «плавает» и тогда, когда пытается обобщать (это в первую очередь), и тогда, когда говорит о конкретных фактах. Шамиль Басаев, например, не профессиональный военный, как она наивно думает. И война — это не игра, как А. Гейфман очень показательно обмолвилась. И Басаев нарушил «правила игры» не тогда, когда захватил заложников в Буденновске, перестав «действовать на поле боя против равного». Этого «равенства» не было вообще: у Басаева не было ни танков, ни авиации, ни ядерной бомбы — в отличие от российской армии. Кстати, о «правилах игры». Басаев прикрывался женщинами в Буденновске, а российская армия прикрывала ими свои танки в Самашках. Так что либо обе стороны нарушают эти «правила», либо сами «правила» изменились. А еще вернее сказать, что в современной войне правил нет. Чудовищным дилетантизмом веет от фразы А. Гейфман «военный должен стрелять и, подразумевается, убивать, но он не должен лезть в политику». Это не аксиома. Это требует доказательства. Если военный не должен лезть в политику, следовательно, он должен выполнять любой приказ, в том числе преступный — это уже апология фашизма. Если же он может не выполнять те приказы, которые считает преступными, — это уже политика. Кроме того: война в Чечне — гражданская война. В гражданской войне все военные — политики. Это непременное условие. Если в гражданской войне военный не определяет себя идейно — это уже наемник, перебегающий от одной стороны к другой в зависимости от того, кто больше заплатит. М. Поздняев не случайно упоминает — с сомнением — «Бесов» Достоевского. Западные исследователи любят изучать революционную историю России через призму «Бесов», хотя фантасмагорические герои Достоевского существовали только в его болезненном (пусть и гениальном) воображении, а отнюдь не в русской действительности XIX века. Не случайно Достоевского при жизни постоянно спрашивали, где же он выкапывает такое скопище своих патологических героев и почему все остальные его современники не встречают вокруг себя подобных субъектов. Даже глубоко невротизированный и так и не перешагнувший в своем психологическом развитии ступень подросткового возраста Сергей Нечаев, конечно, чудовищно далек от Верховенского. Жутко читать расистские построения А. Гейфман, полные презрения к народам России, когда она начинает объяснять причины, по которым приходили в террор. Оказывается, русские, православные — это до такой степени варварские и ущербные
Не может сын глядеть спокойно
На горе матери родной,
Не будет гражданин достойный
К отчизне холоден душой —
Ему нет горше укоризны...
Иди в огонь за честь отчизны,
За убежденья, за любовь,
Иди и гибни безупречно —
Умрешь не даром: дело прочно,
Когда под ним струится кровь...
Где же здесь, интересно, гейфмановское «неважно чья, убийцы или его жертвы»? «Иди в огонь», «иди и гибни», «умрешь не даром» — трижды, как будто специально для А. Гейфман, повторил Некрасов — но А. Гейфман его не услышала и не поняла. Или, вернее, сделала вид, что не услышала и не поняла. Интересно, а
От ликующих, праздно болтающих,
Обагряющих руки в крови,
Уведи меня в стан погибающих
За великое дело любви!
— А. Гейфман как воспринимает? Неужели тоже как призыв к террору? Счастье для русской литературы, что А. Гейфман родилась слишком поздно — и не служит в цензурном комитете! «Поэт и Гражданин» был написан и опубликован Некрасовым в 1856 году — в сборнике «Стихотворения» и журнале «Современник». Первый акт революционного террора — выстрел Каракозова — прозвучал только спустя 10 лет. О каких «убийцах» и «жертвах», черт побери, мог писать в 1856 году Некрасов?! Ну нельзя же быть до такой степени неграмотной! Но главное все же в другом. Главное — в явно проступившем в ответе А. Гейфман презрении к народу России. Для А. Гейфман общество начинается со «среднего класса» — и, возможно, даже не просто со «среднего класса», а с верхней его половины — с «middle middle class» и «high middle class». Всё, что ниже — не существует. Все, кто не занимаются столоверчением, не употребляют кокаин и не читают Арцыбашева — не существуют. Все они — а это никак не меньше 95 % населения Российской Империи — для А. Гейфман быдло. Абсолютное большинство населения Российской Империи — крестьяне — слыхом не слыхивали ни об Арцыбашеве, ни о кокаине, ни об «играх с Востоком». Распутин, глубоко уважаемый американским «масскультом» как «Russian crazy sex-machine», серьезному историку ничего не говорит о «духе времени» — он говорит только о моральном состоянии царствовавшего дома и не более того. В мистицизм августейшие особы впадали и в другие времена и в других странах — к esprit du fin de siecle это не имеет никакого отношения. Еще бы А. Гейфман душевные заболевания монархов пыталась выдать за показатель «духовного кризиса»! Спиритизмом занималась ничтожнейшая часть населения России — по определению меньшая, чем в США и тем более в Западной Европе. Настоящему историку именно Ленский расстрел и «Кровавое воскресенье» говорят о ситуации в России (в том числе о духовной ситуации) в тысячу раз больше, чем Распутин и спиритизм: когда царь так боится собственных подданных, что расстреливает благонамереннейшую и верноподданническую демонстрацию, — уж наверное, это куда более весомое и серьезное свидетельство духовного кризиса «верхов», чем увлечение царя мистицизмом (тем более что последнее было традиционным недугом русских монархов — вспомним Иоанна IV, Павла, двух Александров). А. Гейфман, подобно нерадивому студенту на экзамене, «плавает» и тогда, когда пытается обобщать (это в первую очередь), и тогда, когда говорит о конкретных фактах. Шамиль Басаев, например, не профессиональный военный, как она наивно думает. И война — это не игра, как А. Гейфман очень показательно обмолвилась. И Басаев нарушил «правила игры» не тогда, когда захватил заложников в Буденновске, перестав «действовать на поле боя против равного». Этого «равенства» не было вообще: у Басаева не было ни танков, ни авиации, ни ядерной бомбы — в отличие от российской армии. Кстати, о «правилах игры». Басаев прикрывался женщинами в Буденновске, а российская армия прикрывала ими свои танки в Самашках. Так что либо обе стороны нарушают эти «правила», либо сами «правила» изменились. А еще вернее сказать, что в современной войне правил нет. Чудовищным дилетантизмом веет от фразы А. Гейфман «военный должен стрелять и, подразумевается, убивать, но он не должен лезть в политику». Это не аксиома. Это требует доказательства. Если военный не должен лезть в политику, следовательно, он должен выполнять любой приказ, в том числе преступный — это уже апология фашизма. Если же он может не выполнять те приказы, которые считает преступными, — это уже политика. Кроме того: война в Чечне — гражданская война. В гражданской войне все военные — политики. Это непременное условие. Если в гражданской войне военный не определяет себя идейно — это уже наемник, перебегающий от одной стороны к другой в зависимости от того, кто больше заплатит. М. Поздняев не случайно упоминает — с сомнением — «Бесов» Достоевского. Западные исследователи любят изучать революционную историю России через призму «Бесов», хотя фантасмагорические герои Достоевского существовали только в его болезненном (пусть и гениальном) воображении, а отнюдь не в русской действительности XIX века. Не случайно Достоевского при жизни постоянно спрашивали, где же он выкапывает такое скопище своих патологических героев и почему все остальные его современники не встречают вокруг себя подобных субъектов. Даже глубоко невротизированный и так и не перешагнувший в своем психологическом развитии ступень подросткового возраста Сергей Нечаев, конечно, чудовищно далек от Верховенского. Жутко читать расистские построения А. Гейфман, полные презрения к народам России, когда она начинает объяснять причины, по которым приходили в террор. Оказывается, русские, православные — это до такой степени варварские и ущербные