- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (5) »
стариной?
Я вышла на самый светлый пятачок во всём трактире, где солнечный луч лился ручьём сквозь окно. Камень при этом держала низко.
— Ты! — ткнула я пальцем в только что захлопнувшего рот мужика.
Он посмотрел на меня, и я пустила ему зайчика прямиком в глаз.
— Ай! — он зажмурился.
— А ещё ты, ты и ты! — продолжала я, метко поражая тем же оружием ещё три жертвы. — Вас четверых я отметила… моей магией света. Гм. Это был так, пустячок. Поверьте, вам не захочется испытать мой гнев в полную, гм, силу.
Камень я незаметно опустила обратно в карман. Четверо пострадавших прикрывали руками глаза, боясь на меня взглянуть.
— Я не буду вас ослеплять. Сегодня, по крайней мере, — улыбнулась я. — Просто ведите себя хорошо, и вам будет не о чем беспокоиться. Всем всё ясно? Ну, вот и славно. А теперь поедим!
Все уткнулись в свои миски, обмениваясь впечатлениями о новом вышибале Лощиннике.
Маслобой достал деревянную посудину и грохнул её на стойку. Я заинтересованно придвинулась. Он плюхнул туда не один, а целых два половника тушенины, накрыв сверху половиной краюхи тёмного хлеба с орехами. Из угла моего рта, кажется, предательски свесилась нитка слюны.
— Кушайте, госпожа моя Искра, — сказал трактирщик. — Вечерняя толпа, она пожёстче будет.
Я рухнула на табурет и отправила в пасть полную ложку. Тушенина была горячая — дичина, капуста, морковка провели в котле так долго, что разваливались прямо на языке. Слеза скатилась с носа прямо в тарелку, добавочно присолив снедь. Надеюсь, никто не заметил, как свирепый вышибала ревёт над едой.
После обеда большинство публики расползлось обратно на поля да в лавки. Я так и приклеилась к табуретке. Теперь, не рискуя уже помереть от голода, я готовилась помереть от стыда. Лощинник? Ну ты, Искра, даёшь!
Когда солнце повернуло на закат, Маслобоевы дочки зажгли лампы; жир в них дымил и горчил. Трактир между тем заполнялся. Все столы сплошняком заняты, все стулья, даже галерея забита не хуже нижней залы.
Лощинник, Лощинник, шептались все под сурдинку.
Впору почувствовать себя червяком в гнезде, полном голодных птенцов.
Широкоплечая мадам подвалила ко мне и упёрла кулаки в не менее обширные бёдра.
— Лощинник, говоришь? — осведомилась она. — А докажи!
Доказать? Как, интересно? В трактире темно, трюк с солнцем уже не провернёшь. Дома, когда малышня выглядела особенно злокозненно, я, бывало, делала грозный вид и орала на них: «Я знаю, чем вы там заняты!» — даже если ничего на самом деле не знала. Зато они пугались и прекращали свои проделки.
Так что я наклонилась к ней и прошептала значительно, но притом как бы небрежно:
— Я знаю, что ты сделала!
И пальцем в неё ткнула. Для острастки.
Сударыня зарделась, глаза потупила и спешно ретировалась. Я выдохнула.
Народ ел. Ещё он пел под свирельку. Ещё — плясал, пил, горлопанил и толкался. Вот уже и кулаком кому-то прилетело.
— А ну, прекратили! — гаркнула я, взобравшись на свою табуретку.
Дебоширы притихли. Покамест. И надолго меня, интересно, хватит?
— Искра, побеседуй-ка, сделай милость, с господином Хрюком! — воззвал Маслобой из-за стойки. — Господин Хрюк изволил столоваться цельный месяц в долг.
Означенный господин оказался раза в два меня выше и в четыре — шире. К тому же в проклёпанном кожаном доспехе и с нелепо громадным боевым молотом. Он восседал у стойки, нависая над миской, и пожирал куски тушенины, помогая себе острым костяным ножом. Подливу он хлебал прямо через край, обильно поливая бороду. Борода, впрочем, была так грязна, что от мытья в бульоне могла стать только чище.
— Господин Хрюк, — сказала я самым что ни на есть ледяным тоном. — Немедленно заплатите господину Маслобою.
Хрюк вытер рукавом рот, сурово посмотрел на меня и произнёс только одно слово:
— Нет.
Я схватилась за живот. Кажется, под доспехом у меня ничего не было: пустое место и чуть подальше — сразу косточки хребта. Тем не менее я решила ещё раз применить указательный палец.
— Что? — спросил господин Хрюк, неодобрительно глядя на него.
— Плати давай! — сказала я и пальца не убрала.
— А то что? — так же лаконично поинтересовался он.
Я понятия не имела, «а то что», слишком засмотрелась на его гриву. Длинную, чёрную, восхитительно курчавую…
— …а то у тебя все волосы выпадут! — пролепетала я.
В трактире стало по-настоящему тихо. Хрюк подался ко мне, так что я сумела оценить, насколько от него несёт пивом.
— Я сражался в Южных войнах, Искорка, — процедил он, только что не сплюнув моё имя. — И я видывал настоящих Лощинников.
Сердчишко у меня заколотилось, будто у кроленя. Я попыталась выдавить улыбку, которая бы доказала, что нет в мире человека увереннее меня… но преуспела, кажется, ровно настолько, чтобы всякому стало ясно: девочке срочно нужно в отхожее место.
— Ну? — ласково спросил Хрюк. — Как так вышло, что волосы всё ещё при мне?
— М-магию торопить бесполезно! — нашлась я.
Потом я притворилась, что мне и вправду нужно в отхожее, а сама умчалась в тёмную лесину позади маленького домика на задворках.
Ну что, Искра, опять драпаем? И куда на сей раз? Всего в двух днях от дома припасы мои вышли. Никакой дичи по дороге не попалось, и даже добрые друзья путника — коренья, орехи и ягоды — явно не спешили утолить мой голод. Все три прошедшие ночи я провела, корчась от голода, дрожа от холода и вздрагивая от каждого шороха в лесу — вдруг это Пепельные Налётчики вышли на охоту?
Не могла я вернуться домой, просто не могла — даже если братец Горн не прибьёт меня за кражу доспехов, даже если я научусь быть счастливой в нашем доверху забитом народом доме, с маменькой, постоянно орущей, чтобы я помогала пасти малышню, чтобы вытирала им носы и попки, чтобы они не утонули чего доброго в речке… Да и не выжить мне без еды на обратной дороге.
Я поглядела на свою обувку (на Горнову обувку, разумеется, плюс два дополнительных носка). Оказывается, я где-то успела наступить на кустик тихомрака. Когда кто-то из нас болел, мама, помнится, давала нам настой этой травки, чтоб мы не маялись целую ночь и спокойно спали.
И я пошла назад, в «Козла-Зубоскала», и даже самолично подала Хрюку добавку. Накрошила ли я каких-то листьев ему в миску? Какие листья, вы о чём?
— На, жри. Но пока не уплатишь Маслобою всё до последней монеты, не едать тебе больше в «Козле», — мрачно напророчила я.
Хрюк расхрюкался от смеха.
Когда трактир закрылся, он, шатаясь, побрёл домой. За ним, перетекая из тени в тень, кралась я. Когда за мной скрипнула входная дверь, Хрюк лишь всхрапнул и перевернулся у себя на лежанке.
Опыта мне было не
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (5) »