Андрей Франц Просто спасти короля

Пролог

Пространство слегка дрогнуло и замерло вновь, как будто ничего не случилось. А ничего и не случилось. Всего лишь камень километров десяти в диаметре, что значился в астрономических каталогах местных обитателей как 1983 UH, на пару тысячных угловой секунды изменил свою орбиту.

Хотя, это здесь и сейчас — пара тысячных. А вот приблизившись к светилу, гигантская вращающаяся глыба с изменившейся орбитой влетит как раз в один из океанов голубой планеты. На скорости — как выражаются живые еще пока аборигены — двадцать пять километров в секунду. Ну, а затем…

— Ты что это задумал? — прошептало пространство сразу и одновременно всеми своими бесчисленными галактиками и звездными скоплениями.

— Они безнадежны… И они мне надоели, мама. — На сей раз пространство изъяснялось уже совсем другим голосом. Недовольным и очень обиженным детским дискантом. — Они упорно, не смотря ни на что, остаются животными. И никогда не станут нам ровней. Я ошибся, мама, я очень ошибся…

— Перестань, маленький, — улыбнулось пространство, — имей терпенье! Вспомни, сколько ты для них сделал. Сколько труда, любви и заботы вложил. Как берег и раздувал первые проблески разума в их головах. А как ты радовался их первым успехам! Ну, нельзя же вот так взять и все бросить! Кто ж так делает!… Дай им еще шанс.

— Ах, мама, вы всегда за них заступаетесь! Они у вас никогда не виноваты! Прямо, как будто это ваша игрушка, а не моя! Сколько у них уже было этих шансов!

— Они не игрушка, сынок, — едва слышно вздохнуло пространство, — совсем не игрушка… Да и ты уже не ребенок. Пора взрослеть, любовь моя…

Холодный блеск бесконечно далеких звезд освещал изломы 1983 UH, мало изменившиеся с момента творения. Пауза затягивалась.

— Хорошо, — проворчало, наконец, пространство, — я дам им еще шанс. Но это — последний!

ГЛАВА 1 в которой читатель знакомится с героями повествования, кои в ту же минуту исчезают неизвестно куда, чтобы немедленно очутиться в подземельях замка Жизор, принести всенародную известность Жаку Лошадиное Ухо, познакомиться с отцом Люка и приступить, наконец-то, к молитве.

Россия, наши дни

Слежку Сергей Сергеевич заметил сразу. Дело-то, государи мои, нехитрое. Кто ж посылает топтунами эдаких вот здоровенных, ясноглазых молодцев с румянцем на всю щеку! Каждый из трех балбесов на полголовы торчит над толпой, и это еще сгорбившись. Цирк, да и только! Изображают, понимаешь, человеков-невидимок, глазеют по сторонам, достопримечательностями любуются, коих здесь отродясь не водилось. Ну, клоуны…

Так или примерно так размышлял Сергей Сергеевич Дрон, депутат областной Думы, удаляясь от памятника Ленину по одноименному проспекту — в сторону Вечного огня. Не то, чтобы ему очень уж нужен был этот самый огонь. Просто метров за триста до него располагалось весьма приличное кафе, куда господин депутат любил иной раз заглянуть в перерывах между заседаниями.

"Конкиста" встретила его привычными ароматами красного перца, халапеньо, чили, киндзы и вплетающимся во все это запахом крепчайшего кофе. Здесь можно было, например, заказать настоящий буррито с цыпленком. Не ту гадость, мало чем отличающуюся от привокзальной шаурмы, что подадут вам в девяти из десяти заведений латиноамериканской кухни, а… ну, кто бывал здесь, те поймут.

Описывать словами вкус пропеченной до золотистой корочки пшеничной тортильи, сочнейший фарш вперемешку с бобами, рисом, сыром и авокадо, огненную сальсу… — увольте, государи мои. Здесь надобен талант совсем иного рода, каковой встречается еще изредка у креативщиков рекламных агентств. Но вот среди писательской братии его, пожалуй, уже и не сыщешь. Кстати сказать, гуакамоле к этому блюду удается тамошнему шефу тоже выше всяких похвал!

Очнувшись от гастрономических грез, народный избранник остановил охранников, дернувшихся было прояснить загадочных незнакомцев. А и в самом деле, когда еще выпадет полюбоваться этаким цирком, да еще совершенно бесплатно! По-весеннему яркое солнце и какая-то бесшабашная, легкая, веселая удаль, несколько дней как поселившаяся в душе господина Дрона, настраивали его на совершенно благодушный лад.

Да и не ждал почтенный депутат никаких неприятностей. Все же не мальчик. Разменяв шестой десяток, он как-то вдруг осознал, что буйные девяностые давно позади. Что молодецкая лихость и дерзость в делах совершенно незаметно уступили место обстоятельной расчетливости. Что чужая собственность уже давно не выглядит для него наглым вызовом — благо своей хватает. Но зато и охотников до его добра что-то давненько не видно на горизонте. Воистину, первую половину жизни человек работает на свою репутацию, зато потом уже она работает на него. А репутация господина Дрона к шуткам никоим образом не располагала.

Так что, происходящее выглядело скорее каким-то нелепым розыгрышем. Из серии "улыбайтесь, вас снимает скрытая камера"… И жизнерадостный гогот за кадром. В памяти тут же всплыло незабвенное: "Наступая на волочащиеся за ним тесемки от кальсон, нищий схватил Александра Ивановича за руку и быстро забормотал: Дай миллион, дай миллион, дай миллион!" Улыбнувшись пришедшей ассоциации, господин Дрон раскрыл меню и уже после первой строки напрочь выкинул из головы незадачливых соглядатаев.

А вот второму нашему герою, Евгению Викторовичу Гольдбергу, мысль о какой-то там слежке даже в голову не пришла. Поэтому он долго и с удовольствием объяснял высокому спортивному блондину, столкнувшись с ним в переходе на Тургенева, как пройти в университетскую библиотеку. И некоторое время даже радовался потом, какие хорошие, открытые и умные лица встречаются у наших студентов. И это — несмотря на потерю университетским образованием былого престижа.

Впрочем, долго предаваться подобным размышлениям Евгений Викторович все равно не мог. Ибо ровно через десять минут должно было начаться заседание кафедры. А сие мероприятие, да будет тебе известно, добрый мой читатель, напрочь выметает из головы любого вузовского работника какие бы то ни было мысли. Вплоть до полной их ампутации.

До первой встречи героев нашего повествования оставалось еще почти восемь часов.

* * *

Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли,

видимым же всем и невидимым…

Негромко произносимые слова Символа Веры звучали, тем не менее, очень отчетливо, почти гулко. Что было странно, учитывая весьма скромные размеры полутемной, освещенной десятком свечей комнаты. Сцепив пальцы на резной кафедре черного дерева,