- 1
- 2
Владислав Русанов ПОКРУЧЬ
Шла девочка вдоль опушки к табору, раскинувшему шатры за двумя пагорбами. Черные косы, цветастая идырака и полный подол душистых краснощеких яблок. Ноги сами в пляс идут, песня из души рвется:Ай, да кон авэло,
Гран традэло…
По первой пороше возвращался урядник в Устюг. Резво бежала орловка — умница и гордость хозяина. Раз-два, раз-два — печатали подковы мерзлый тракт. Придремал ездок под размеренный шаг. Вдруг испуганно всхрапнула кобыла, прижала уши и понесла, как на приз. Последнее, что увидел вскинувшись человек — черная тень, взвившаяся в прыжке над возком.
В конце святочной недели обнаружили мужики застывшее до гончарного звона тело шорника, что бобылем жил на окраине Вешек. Взрытый снег протаял от крови и вновь смерзся карминными сосульками, а со двора уходила в недалекий лес ровная цепочка звериных следов.
— Прямо не знаю, что и сказать, голубчик, — исправник расстегнул последнюю пуговку кителя, протер усыпанный капельками испарины лоб вышитым платком. — Прямо жевуданский зверь какой-то! — Жеводанский, — машинально поправил его визави, отставной гусарский ротмистр Рязанов, еле заметно скривив по-арапьему загорелое лицо. Выбравшись из шубы, приезжий охотник оказался беззащитно хрупким по соседству с тучным телом хозяина. — А? Ну, я и говорю, жевуданский. Верите ли, Андрей Николаич, дюжину человек с конца лета порешил. Прямо как есть, без покаяния. — Верю, верю, Кузьма Федотыч. Иначе за мной не послали бы. Да вы не трудитесь пересказывать — отчеты я почтой получил. Было время ознакомиться. — И что скажете? — цепкие глаза исправника впились в худощавый фас собеседника, примечая легкое подрагивание прищуренного века и белую ниточку шрама поперек кадыка. — Да уж не знаю, что и сказать. Не нравится мне это. — А кому оно понравится? Мужики шумят: нечистая сила… Прямо карбонарии. А мужику шуметь не положено. Чай, не Италия какая! — Да, не Италия, — задумчиво повторил Рязанов, барабаня пальцами по столу рядом с надкусанным пышным кренделем. — Так в письмах сказывали: трупы не тронуты остались? — Только горло перервано, — жандарм снова полез за платком. — Прямо страсти Господни! И перекрестился. Мелко, торопливо. — Тогда мне скорей бы в Вешки, — твердо проговорил охотник. — Вы уж не обессудьте, Кузьма Федотыч. — Чего там… Разве я не понимаю? Сам заинтересован… Значит так, голубчик, сейчас мы перекусим, чем Бог послал, а в обед тамошний мельник будет домой возвращаться. Он вас и доставит. Эй, Матрена, самовар грей!
Мельниковы лошадки — круглобрюхие, по-зимнему лохматые — весело трусили в умятой колее. У мухортой, заменяя колокольчик, звонко екала селезенка. — Шо там не думай ты, барин, — мельник повернул к седоку разрумянившееся на морозе лицо, щедро дохнул казенкой с луком. — Не простой то зверь. Свинцом много не навоюешь. — Что ж посоветуешь? — на полном серьезе поинтересовался Рязанов. — Серебро, барин. Тильки так и можно. Одно слово — вовкулака. Заметив удивление, пояснил. — С-под Умани я, барин. Все меня так Ёськой-Хохлом и кличут. А мельник я в прыймах. — Вот оно что… Волкодлак, значит. А подозреваешь кого, братец? — Эх, барин! Може и так. А може й ни… Шо без толку на мужиков брехать, ровно кобель цепной? Осип надолго замолчал, без толку теребя вожжи. Не проронил ни слова до самого села. Наконец в сумерках потянуло дымком, визгливо затявкали собаки. На околице мельник снова обернулся: — Ну шо, барин, ко мне?.. — Спасибо, братец, у меня письма к отцу Зосиму. — Тады приехали. Тпру, родимые! Розвальни стали у расплывшегося рубленого дома с резным крыльцом. Разбежавшийся через двор рябой пес нацелился было махнуть через плетень, но в последний миг передумал и вернулся с поджатым хвостом, пристыжено поскуливая. Помогая охотнику сгружать чудной кожаный короб, Осип шепнул напоследок: — Ты к леснику пригляделся б… Або к студенту. Живет тут у солдатки. Антихрист!
В доме местного батюшки царил полумрак. Полыхала жаром печь. Пахло ладаном и квашеной капустой. Шагая через горницу к столу, Рязанов, заметил, что неровная походка его — последствия раны — не укрылась от Зосима. — Туркестан? — связал мысленно густой загар гостя с хромотой чинный, похожий на Владимира Крестителя, поп. — Трансвааль, отче, — охотник, сменивший к ужину дорожный сюртук на мохнатый свитер с высоким горлом, присел на край лавки. — Ишь ты! Далече вас занесло. Ну, да соловья баснями не кормят. Угощайтесь. Наливочку моя матушка готовит знаменитую. Кроме изготовления вишневки к талантам матушки относилась засолка грибков, квашенье капусты, а также выпечка духовых пирогов с зайчатиной. — А что вы думаете, отче, о волке вашем? — поинтересовался Андрей Николаевич, когда понял, что более не в силах съесть ни кусочка. — Что Ёська натрепал? — Зосим вылил в блюдце третью чашку обжигающего чая. Рязанов неопределенно пожал плечами. — Так и есть, — горестно покачал головой поп. — Мужики тут решили, что не волк это, а оборотень… Только от лукавого это все. Бесовщина одна… — А вы что думаете, отче? — Неисповедимы пути Господни, — перекрестился на образа хозяин. — Ясно. А что за студент тут у вас такой, антихрист? — Тьфу, опять Ёська? Сам забыл, когда последний раз в храме был, а туда же. Анархист у нас живет ссыльной. Нешто вам Кузьма Федотыч не сказывал? — Не до того видать исправнику, — гость медленно поднялся. — Благодарю за угощение. Пойду спать, пожалуй. Завтра с зарею в лес. Поглядим, что за чудо у вас завелось.
Поутру сырой южный ветер нагнал клочковатых туч. Повалил снег, грозящий к вечеру замести всю округу. Несмотря на уговоры, Рязанов все же покинул дом. Стал за воротами на обтянутые по-тунгусски собачьей шкурой лыжи и ходко заскользил по снегу. У колодца его окликнула круглолицая молодка в овечьей телогрейке. — Поздорову тебе, барин. — И ты здравствуй, красавица, — охотник остановился, с интересом ожидая, что будет дальше. — Тебе уже Ёська на Тимку-лесника натрепал? Али не успел? — А ты никак в адвокаты к леснику метишь? — Не знаю я таких слов, барин, — смутилась баба. — Только у самого Хохла рыло в пуху по самое некуда…
- 1
- 2