перебили всех, кроме одного. Они убивали каждого, кто попадался им на пути. Таково было их ремесло. Потом они сгребли трупы, ткани и все прочее в кучу, разожгли погребальный костер и устроили пир. Измученные голодом, легионеры вгрызались в кости, как прожорливые псы.

Упившись вином из согдийских мехов, они смастерили из верблюжьих удил примитивное тавро, и каждый выжег себе клеймо. В ноздрях Лициния до сих пор стоял запах паленого мяса. Он стиснул предплечье и стал смотреть, как из раны сочится, на глазах сворачиваясь, кровь. Добрый будет шрам. Пусть он перечеркнет все прежние - следы кнута и побоев, старые боевые отметины… Рука нестерпимо болела, но Лициный приветствовал телесную муку. Боль помогает сосредоточиться. Этому их когда-то учили. Лишь благодаря этому умению им удалось живыми пройти через тридцать пять лет рабства - днем изнемогая под ударами кнута, ночью томясь в цепях, месяц за месяцем возводя стены парфянской цитадели. Большинство погибли. Выжили самые стойкие. Лициний сжал пальцы в тугой кулак и удовлетворенно крякнул. Тавро оставило на коже цифры, которые навсегда отпечаталисьв их душах: "XV". Легион Пятнадцатый "Аполлинарис". Пропавший легион. Легион призраков. Их легион.

Их души словно стали пленниками в собственных телах, не выходя из оцепенения вот уже тридцать четыре года. С поля битвы при Каррах живыми ушло десять тысяч. Сейчас их осталось всего девятеро - на одного меньше, чем вчера. "Frater, - прошептал Лициний, вспомнив про Аппия. - Ave atque vale. Здравствуй и прощай - до нашей встречи в Элизиуме". Жуткое место, в котором им выпало провести предыдущую ночь, изобиловало ущельями с осыпающимися стенами и тупиками, где стонали и завывали незримые духи. В почерневшем небе трещали молнии, будто сам Юпитер разрывал ткань горнего свода. Ветер пронзительно кричал у них над головами, огнедышащим драконом проносился через каньоны, отравляя ядовитым дыханием каждую расселину. Как их когда-то выучили, легионеры сдвинули щиты - квадратные щиты, которые изготовили своими руками, - и под "черепахой", testudo, укрылись от дождя и стрел противника. Аппий, уже близкий к помешательству, кричал врагам, чтобы они прекратилипрятаться и сражались как мужчины; наконец он покинул строй, и в тот же миг его сразила стрела.

Лициний затащил друга обратно в укрытие и не выпускал его из стальных объятий, даже когда тот, после череды мучительных конвульсий, булькая горлом, испустил дух. У настоящей смерти в бою не было ничего общего с теми образами, что Лициний некогда высекал из камня для своих римских заказчиков. Теперь безумие настигло и его: весь перемазанный кровью, рыча от горя и ярости, он сбил лучника с седла, свернул ему шею и вырвал глаза. "Это никакие не демоны! - крикнул Лициний. Это люди - а людей можно победить". Он сдернул с всадника влажный еще меч с латной рукавицей в форме тигриной головы, снял и закинул за спину чешуйчатую броню, подхватил за длинные косицы голову, отделенную от трупа. Но другие легионеры уже ушли, забрав с собой тело Аппия, а живого товарища оставили выкручиваться в одиночку. Лициний оступился, выронил голову, и та исчезла в утробе водопада.

Несколько часов спустя, возле озера, он нагнал поредевший отряд и плетущегося следом торговца. На пути им повстречались глыбы, иссеченные загадочными письменами. Там легионеры и оставили Аппия - вместе с его оружием, кинжалообразным топориком. На веки покойному положили монетки - одну они нашли под алтарем Александра Великого, другую, со странным квадратным отверстием, отобрали у согдийцев. Дым от погребального костра выдал бы их, но Лициний, бывший скульптор, достал импровизированный резер и высек на валуне несколько слов. К надписи добавились священные цифры их легиона: когда за душой усопшего явится Харон, они укажут, куда вести Аппия, чтобы он не разминулся с другими тенями - неутомимым легионом призраков, следующих за живыми по пятам.

Взобравшись на холм, Фабий опустился на землю и устремил взор на восток. Лициний присел рядом, сдвинув меч, чтобы не мешался; морда металлического тигра поблескивала над его плечом. Высокий рост, голубые глаза и рыжина, все еще заметная в коротко стриженных седоватых волосах, выдавали в нем уроженца Альп. Некоторое время оба молчали. Они были побратимами, последними из контурбения - восьми из множества легионеров, вставших под знамена Юлия Цезаря, когда тот замыслил поход в Галлию. В лучшие дни легиона они делили пищу и кров, сражаясь плечом к плечу. Аппий был одним из них. Лициний бросил взгляд на склон, где тот нашел последнее пристанище, затем сунул руку в мешочек на поясе и протянул Фабию небольшой камешек - гладкий, совсем легкий, с дырочкой в центре. Фабий поднес его к глазам.

- Цвет как у мела. Смотри-ка, внутри что-то есть. Комар!

- Нашел на теле Аппия,- сказал Лициний. - Фамильная драгоценность, досталась ему от матери. Чудной самоцвет, его добывают на морском побережье к северу от Германии. Аппий называл его горщим камнем. Помнишь орнамент на щитах у галлов, с которыми мы бились под Алезией? Те же переплетенные звериные тела выгравированы и на этом камне. Знаешь ведь, по матери Аппий был германец. Такие амулеты у них дают детям - на удачу. Он и сам надеялся щавести когда-нибудь ребенка. Я пообещал Аппию, что возьму камень себе, если с ним случится беда. А ведь он как-то умудрился его соханить за все эти годы в каменоломне.

- И думать не хочу, где он его прятал, - откликнулся Фабий. - Впрочем, это вполне в духе Аппия. Он всегда все делал кое-как.

- Нам будет его не хватать.

- До самой встречи в Элизиуме.

Лициний завязал мешочек.

- Теперь он твой. Мы уже не молоды, но и не слишком стары. Быть может, для тебя все это когда-нибудь закончится, ты встретишь женщину и заведешь ребенка. А мое время ушло. У меня был сын, но сейчас его волосы уже подернулись бы сединой, и другой возможности не представится. Сохрани эту вещицу и не забывай Аппия. Помни и обо мне, frater. Запомни всех нас, как запомнишь этот день.

Фабий промолчал, но камень возвращаться не торопился. Взгляд Лициния скльзнул по фигуре товарища. Макробий, бывший кожевник, соорудил для них обувку из верблюжьей кожи - крепкие походные сандалии с ремешками, покрывавшими голые икры до самых коленей. В таких хоть на край света. Во всем прочем они походили на варваров. Оружие и доспехи Фабия были добыты в разбойничьих налетах - в том числе и кожаная куртка, жесткая от запекшейся крови и кое-как усиленная обрывками парфянской кольчуги, на римский манер. Она вернее защитила бы от удара