Родрик Брейтвейт За Москвой-рекой. Перевернувшийся мир

КУЛЬТУРА. ПОЛИТИКА. ФИЛОСОФИЯ

Московская школа политических исследований

Серия основана в 2000 году Московской школой политических исследований и издается под общей редакцией Ю. П. Сенокосова

© Rodric Braithwaite. Across The Moscow River. The World Turned Upside Down. — Yale University Press, New Haven and London, 2002

© Исакович В., перевод, 2004

© Московская школа политических исследований, 2004

* * *

Без энтузиазма Джилл, без ее энергии и безграничной любознательности, без ее знания языка, истории, культуры и народа России моя жизнь в Москве была бы совсем иной, и эта книга не могла бы быть написана. Я посвящаю ее Джилл со всей моей любовью и нежностью.

Пролог

Наш последний день в Петрограде! И все же, несмотря на see то, что мы здесь пережили, у нас грустно на душе. Почему это Россия захватывает всякого, кто ее знает, и это непреодолимое мистическое очарование так велико, что даже тогда, когда ее своенравные дети превратили свою столицу в ад, нам грустно ее покидать?

Джордж Бьюкенен,

посол Великобритании в России, 1910–1918

Джордж Бьюкенен, мой непосредственный предшественник на посту посла в России (те, что были между нами, служили послами в Советском Союзе), покинул Петроград в январе 1918-го, измученный тяжелейшими годами войны и революции. Подобно многим иностранцам до и после него, он никак не мог понять, почему так привязался к этой огромной, неповоротливой, грязной, безалаберной и жестокой стране.

Русские, естественно, и не ждут понимания от иностранцев. Они с одобрением цитируют друга Пушкина князя Вяземского, который как-то заметил: «Если вы хотите, чтобы иностранец показал себя дураком, предложите ему высказаться о России». Сегодня, как и в прошлом, русские считают свою страну бесконечно загадочной и не поддающейся определению с помощью нормальных аналитических мерок, непостижимой для ума. Они полностью согласны с поэтом XIX века Тютчевым, написавшим, что «в Россию можно только верить». Не всякий, кто воспитан в традициях западного рационализма, легко согласится с подобным утверждением.

Я провел в Москве четыре волнующих года, в течение которых прошла так называемая (скорее всего, неточно) вторая русская революция, инициированная Горбачевым и продолженная Ельциным^[1]. То было время, когда Россия вновь выкарабкивалась на свет божий из-под панциря Советского Союза. 17 мая 1992 года, в год моего 60-летия и в последний день пребывания в столице России, я тоже попытался решить задачу, заданную Джорджем Бьюкененом. Но до сих пор не нашел лучших, чем тогда, слов.

«С первого взгляда, — записал я тогда, — тебя поражает физический облик страны, эта бескрайняя равнина, где даже древнейшие города расположены как-то непрочно, словно поселения кочевников. Дело тут и не в искусстве, литературе или музыке, входящих в сокровищницу европейской культуры. Дело даже не в чудесном русском языке, который, по мнению одного из наших русских друзей, является единственным из всего созданного русскими, чья ценность не подлежит сомнению. Все эти вещи вызывают восхищение, которое легче пережить, нежели объяснить. В конце концов, богатство этой страны — это ее народ: утверждение совсем не оригинальное, но все-таки справедливое. Политический гнет, раздробленность общества, жизнь в нищете заставили русских людей полагаться друг на друга. Только в небольших компаниях чувствовали они достаточное доверие друг к другу, чтобы не опасаться доносчика. Только на своих кухнях были свободны говорить сколько хотят — бесконечно, бесплодно и увлеченно — о проблемах жизни и Вселенной, так как существовавшая система не позволяла им обсуждать это открыто. Человеческие отношения в России столь хрупки и уязвимы, что обладают одновременно глубиной и силой, не имеющей аналога на более стабильном Западе. Русские могут вас смутить тем, как щедро они тратят свое время и скудные средства. На Западе нам бы и в голову не пришло разделить с гостем последний кусок колбасы, потому что у нас можно выбежать в ближайший супермаркет и купить другой кусок. Отсутствие этих привычек русские замечают, как только выезжают за границу, поэтому им так трудно переносить изгнание».

«Россия — прежде всего страна эпическая, не только по своим размерам, но и по нравственным качествам. Это страна, где ложь была возведена в принцип поведения, и потому такие понятия, как Правда, Честь, Преданность, Мужество сохранили свой смысл для самых простых людей, которым постоянно приходится делать выбор, с каким англичане не сталкивались уже лет триста, со времен гражданской войны. Нас эти высокопарные слова смущают. Для русских они — неотъемлемая часть повседневной жизни. Поскольку их родина всегда была страной негодяев и одновременно — страной святых и героев. Без Сталина не появились бы Солженицын и Сахаров».

Когда мы с Джилл покидали Москву, быть уверенным в будущем России было не так-то легко. Общественные здания столицы ветшали, дороги все были в рытвинах, магазины, в буквальном смысле слова, пусты, старые дамы продавали на тротуарах свои фамильные драгоценности, беженцы с Кавказа и из Средней Азии жили в метро. Видавший виды самолет Аэрофлота «ильюшин», на котором мы летели в Пекин, был битком набит такими же русскими с сумками, заполненными дешевыми потребительскими товарами, которые они собирались продать на китайских рынках. Это было выгодное предприятие, потому что Аэрофлот еще не додумался установить коммерческий тариф на свои билеты.

И все-таки мы уезжали уверенные в том, что Россия сохранит свое величие, и что она способна найти, а если ей будет к тому же сопутствовать удача, обязательно найдет, ответ на беспрецедентные задачи, вставшие перед ней. На протяжении последующих десяти лет, несмотря на трудности и поражения, Россия действительно продолжала, пусть не столь быстро, спотыкаясь, отдаляться от своего авторитарного и имперского прошлого в сторону собственного варианта реально действующей рыночной демократии. Так что даже рационально мыслящему человеку Запада придется, пожалуй, согласиться с тем, что Россию и в самом деле полезно не только понимать, но и верить в нее.

Вера, луч надежды и немного доброжелательного понимания — вот чего русские не часто получали от тех, кто созерцал их