платанов, в терпкость южных ароматов и примешивающихся к ним женских духов. Почему-то казалось, что именно там-то и происходит в эту минуту главная жизнь, и он предлагал ей пойти куда-нибудь посидеть, выпить сухого вина, послушать музыку - хотя бы чуть-чуть слиться с этой чужой, непривычной жизнью, по-курортному праздной и расслабленной.

Он предлагал не однажды и каждый раз, к своему удивлению, наталкивался на непонимание: зачем куда-то идти, зачем слушать эту безвкусную музыку, когда проще спуститься к морю и побродить в темноте по берегу, по остывающему, но еще теплому песку, босиком, под шум прибоя...

Настаивать было бесполезно: к морю так к морю...

К ночному Мо.

Что ни говори, а в этом действительно было нечто. Из темноты, где шевелилось и дышало, веяло прохладой, остро пахли выброшенные на песок водоросли, а в вышине мерцали звезды, пена прибоя тепло окутывала босые ступни... Можно было идти долго-долго по пустынному бесконечному пляжу, лишь иногда угадывая во тьме какого-нибудь одинокого мечтателя или встречая такую же, как и они, аскетическую парочку.

Обычно она шла чуть впереди, полуобернувшись к МО и склоняя голову к плечу, словно к чему-то прислушиваясь, а он послушно шествовал вслед, время от времени начиная раздражаться нелепостью этого хождения. В конце концов все приедается, в том числе и эта шевелящаяся и вздыхающая тьма, эта необъятная черная масса соленой воды, которой даже нельзя напиться.

Несколько раз, воспользовавшись пустынностью и непроглядностью темноты (так казалось), они купались голыми. Это была ее идея, во всяком случае нечто новое в этом утомительном однообразии. Напитавшись за день солнцем, тела фосфоресцировали в воде, МО казалось каким-то особенно теплым, и они плавали, обласканные им, каждый словно в светящемся облаке.

Эти ночные купания, молчаливые, застенчивые, вновь сблизили их. Обратно они шли взявшись за руки - легкие и освеженные, как бы омытые насквозь, и она говорила тихо, но с сильным, ликующим чувством в мягком обволакивающем голосе: как замечательно купаться без всего - будто сливаешься с МО, непередаваемое ощущение, просто потрясающее, они - как Адам и Ева до грехопадения, нет, правда, ведь почти райское блаженство, они, если вдуматься, заново открыли Эдем - и смотрела на него блестящими влажными глазами.

Оно было обычное, теплое и спокойное, густо утыканное подле берега головами купальщиков, спасавшихся в нем от палящего солнца.

Она несколько раз заходила в воду, но как-то неохотно и вяло, окуналась и тут же вылезала.

Он удивлялся: что с ней?

- Я что-то стала зябнуть, - поеживаясь, отвечала она, - то ли вода стала прохладнее, то ли состояние такое. И вообще... Спать все время хочется.

Перестали они ходить к морю и вечером. Пробовали читать, но на свет летели комары, а если затворить окно, то становилось невыносимо душно. Она укладывалась и быстро засыпала, а он еще некоторое время сидел на балконе, прислушиваясь к отдаленному шуму волн и к музыке из бара.

Утром, сладко потягиваясь, она рассказывала, что ей снилось МО - опять МО? - да, опять! Она ныряла с маской, и так отчетливо все было видно камушки, водоросли, ракушки, рыбки разноцветные, как в аквариуме, настоящий подводный мир, даже боязно немного. А в какой-то миг даже почудилось, что она может дышать под водой, и не было желания вынырнуть, чтобы набрать воздуха. Сама была как рыба.

Только и разговоров - о море. Будто ничего другого не существовало и они не умели жить как все люди, отгородились от остального мира. Как в подводном царстве. Ну да, они спали и никак не могли проснуться. И все выходило скучно и монотонно. И любовь их стала походить на рыбью...

Однажды, когда она уснула, он все-таки не выдержал - спустился один в кафе на берегу, у самого моря, между огромными валунами, о которые разбивались волны, так что соленые брызги долетали до сидящих, попадали на лицо, губы.

Он взял стакан красного терпкого вина, потом второй, потом третий и так сидел, потягивая мелкими глотками, до самого закрытия, и даже после, но уже не в самом кафе, а неподалеку, вскарабкавшись на шершавый, скользкий валун, почти со всех сторон окруженный водой, - словно ждал чего-то, что вот-вот должно было проясниться.

Не прояснилось.

То ли он не дождался, то ли в какой-то момент упустил, но все равно было хорошо и не зря, и уходил он, обрызганный весь с головы до ног, прозябший, однако с близкой, почти различимой мыслью.

А через день, как раз накануне их отъезда, неожиданно заштормило, возле будки спасателей вывесили на мачте черный шар и почти никто не отваживался купаться, хотя по-прежнему пекло солнце, слегка затянутое белесой хмарью, и пляж был привычно усеян загорающими.

Лишь немногие смельчаки рисковали входить в море, особенно свирепствовавшее, как казалось, возле берега. Волны летели рыча на прибрежные валуны, взметывая мириады искрящихся брызг, прокатываясь с грохотом и пеной, сбивая с ног. Там, дальше, казалось как будто спокойней, но мало кто туда заплывал.

Они тоже загорали, сонно глядя на извивающиеся пенные потоки. Все кончалось, нужно было прощаться, да они уже и насытились. Однако, поскольку уже виден был рубеж, хотелось вкусить напоследок, оставить на память, поэтому он не удивился, когда она внезапно поднялась и, бросив через плечо: "как хочешь, а я пошла купаться", решительно направилась в море.

Он неохотно поднялся вслед за ней, постоял некоторое время, подставляя ноги захлестывающей их шипящей пене, - и тоже пошел, нырнул, поплыл, стараясь не упускать из виду то исчезавшую, то вновь появлявшуюся среди волн ее голову.

- Замечательно, да? - крикнула она, карабкаясь на очередную волну и высоко взлетая вместе с ней. Он же не столько услышал, сколько догадался по ее восторженному, отчаянно-шальному лицу, и уже точно летел, падал, снова летел, выныривал, озирался тревожно и весело, и никак ему было не догнать.

Не поймешь, сколько прошло времени, но радостная первоначальная легкость вдруг исчезла, руки, силу которых, набранную за эти недели, так приятно было ощущать, отяжелели, будто свинцом налились, и каждый взмах давался с трудом.

Тем не менее их уже порядочно отнесло и нужно было немедленно возвращаться. И тут он с отчетливым испугом понял, что они давно плывут назад, они все это время возвращаются, вот только берег все никак почему-то не приближается. Вынырнув из-под тяжело накрывшей волны, он увидел неподалеку ее лицо - искаженное, почти незнакомое. Это был страх, самый настоящий, парализующий, поглощающий всего человека, только страх был на ее лице.

Он рванулся к ней, крикнув что-то невразумительное и поразившись немощности своего голоса. Даже позови они сейчас на