исполкома скоро проводим специально по социальным вопросам. Много у города проблем. Я тут недавно, а уже окунулся в проблемы…

Пожалуй, именно слово «проблемы» мне чаще всего слышалось за время последней поездки на БАМ. Все словно сговорились.

Владимир Николаевич то и дело указывал на макет Тынды. Заботы у председателя — не позавидуешь: москвичи теперь потеряли интерес к Тынде. Не достроили. Нового строительства не хотят начинать, а начатое — еле-еле тянут.

Очень страдает соцкультбыт. И жилье страдает. Не хватает! В вагончиках некоторые до сих пор живут. Магазинов, столовых, кафе мало. Детские сады — больное место города. Поликлиники, больницы — тоже… «Вся социология как на ладони».

Стоп. Я, кажется, увлекся, слушая председателя горисполкома. Он, конечно, прав, рассказывая о незавидном положении города. И все-таки не прав! Его проблемы, по-моему, это проблемы снежного кома, пущенного с горы: чем спускается ниже ком, тем он больше. И еще больше будет. Вернемся же на вершину горы.

Город Тында — главный перекресток БАМа, по проекту здесь должно быть всего 13 тысяч жителей. Столько нужно народа, чтобы обслужить железную дорогу и само население. А сейчас в городе уже живет более 60 тысяч человек — и нет ни одного производственного предприятия!

Железнодорожные службы — не в счет, они ничего не производят. Пищевая промышленность — тоже не в счет, ее продукция съедается и выпивается в городе, который работает сам на себя. Конторы, базы, склады — их производственными предприятиями не назовешь. Так за счет чего же растет город?

Строительство магистрали закончилось, а город все растет и растет, люди все едут и едут. Почему? Возможно, что все очень просто: снабжение — приличное, заработная плата — высокая — вот это и прельщает; в таком городе можно вполне современно жить, получая при этом высокую надбавку к зарплате.

Не имея квалификации, некоторые получают не меньше кандидата наук, а с ремеслом в руках — так больше профессора. Плохо ли? И квартиры как в Москве.

Вот и растет Тында. И будет расти. В чиновничий город превращается, в город контор, контор. И северных надбавок, конечно.

А впрочем, надбавки жителям Тынды нужны. Не будь здесь надбавок, многие давно бы уехали. Люди ведь постоянно рискуют здоровьем. Нет, Север ни при чем. Виной тому — городские котельные.

В городе, куда бы я ни пошел, всюду чувствовал на губах угольную пыль: 147 котельных на небольшом пятачке! Правда, сейчас их меньше. Но едва ли не каждое здание имеет свою котельную, отсюда черный дым, копоть, пыль.

Снег в Тынде не белый — черный. Небо в Тынде неделями не голубое — черное, ночью звезд не видно. За зиму между стеклами в гостиничных окнах угольной пыли набилось с палец толщиной, я глазам своим не поверил. Город стоит в котловине, сопками со всех сторон зажат. Откуда чистому воздуху быть!

Надо ли говорить, что хоть в Сибири и здоровый климат, но к Тынде это не относится. Экологическая ситуация крайне напряженная, давно все предельно допустимые концентрации превышены. Поэтому-то в городе так часты заболевания верхних дыхательных путей, они здесь, как нигде на БАМе. И не только эти заболевания. Очень достается детям…

— А есть ли очистные фильтры на трубах котельных? — поинтересовался я в местной гидрометслужбе, ведущей контроль за чистотой. воздуха.

— Конечно, есть… Должны быть… Только они не работают… Они ведь на мазут строились, а у нас уголь. Вот пылью и забиты давно…

Топливом для котельных служит южноякутский уголь. Но он оказался иного качества, хотя, как говорилось в «программе БАМ», это должен быть высококлассный коксующийся уголь. Поначалу его планировали почти весь экспортировать в Японию. Собственно, этот экспорт, видимо соблазнивший прежних руководителей страны, и вызвал к жизни устаревший, сталинский БАМ.

Японцы дали щедрый кредит на освоение Южно-Якутского бассейна, на строительство дороги к нему. Но… есть здесь, по-моему, одна очень деликатная деталь, на которую еще никто не обратил должного внимания.

Японские автомобили, бульдозеры, иная техника — вот в чем состоял кредит, его материальная часть. Не считая всякого ширпотреба, которым были одно время завалены магазинчики бамовских поселков.

Но время идет, кредит кончился. Японцы с выгодой для себя избавились от залежалых товаров, я имею в виду ширпотреб. Японская техника, как ни была хороша, тоже поизносилась, очень много ее уже на свалках. Так что же осталось у нас? Во имя чего все хлопоты были?

А у нас остался долг, который мы обязаны вернуть Японии. И мы его возвращаем углем — по 6–7 миллионов тонн в год. По существу отдаем этот уголь бесплатно. Вернее, за ту технику, которой уже нет, за барахло в магазинах, которое когда-то появилось ненадолго, и, конечно, за визиты в Японию, которые наносили руководители БАМа.

Работает угольный разрез, работает обогатительная фабрика в Нерюнгри, поезда, суда перевозят уголь, но страна наша не получает от их работы никакой выгоды. Только одни затраты. И пустые хлопоты. Прогуляли уже доходы в эпоху застоя.

Получается, что БАМ построили ради этих затрат! Когда расплатимся с долгами, потребуются новые — на его капитальный ремонт… И опять все пойдет по кругу.

Лишь топливо для котельных самого же БАМа — вот, пожалуй, и все материальное, что получает наша страна со «стройки века»…

Мрачное впечатление от Тынды, от ее железнодорожного вокзала, от площади около него. Рядом с некогда белоснежным зданием— огромная черная труба. И вокзал уже давно стал серым, угрюмым. Таким сделало его южноякутское топливо.

По-моему, внешний вид, вернее, экологические проблемы города вообще мало кого волнуют. К ним привыкли и воспринимают их как что-то само собой разумеющееся, как временную трудность, потому что абсолютное большинство жителей здесь чувствуют себя временными. Отсюда и надежды на знаменитый «авось» — авось вывезет.

Очистные сооружения с самого начала не справлялись и не справляются: сброс в реку как велся, так и ведется при символической очистке или даже без таковой. А этого никто будто и не замечает.

Сам видел пенные, мутные сбросы банно-прачечного комбината, видел черные масляные воды с железнодорожных объектов, видел городскую свалку — все вывалено прямо на лед реки. Паводок, мол, унесет.

— Когда-то богатые тут места были, — вспоминают старожилы.

Федор Андреевич, с которым я разговорился, раньше работал в метеослужбе. 40 лет здесь, в Тынде. Хорошо помнит, какая охота была прежде, до БАМа. А ягод было… поляны красные, бочки набирали. А рыбы было… хариусов не знали куда девать. Рябчики, глухари за поселком