с супругой к своему дорогому другу Гудару.

Гудар. Очень удачно. Таким образом, в честь шевалье мы можем составить игру. Соберется приятная маленькая компания, я жду также братьев Рикарди… Андреа тоже приедет… Мои дети встретились с ним во время его верховой прогулки.

Аббат. Он все еще здесь? Неделю назад говорили, что он должен вернуться в полк.

Гудар(смеется). Баронесса, должно быть, выхлопотала ему у полковника продолжение отпуска…

Казанова. Удивительно, что в такое время мантуанским офицерам разрешают отпуск. Два моих знакомых офицера — один из Мантуи, другой из Кремоны — выступили ночью со своими полками по направлению к Милану.

Амалия. Разве начинается война?

Казанова. Все, может быть, уладится, но, поскольку испанцы ведут себя угрожающе, надо быть готовыми.

«Солдатское счастье».

Гудар. Известно ли вообще, на какой стороне мы будем драться: на стороне испанцев или французов?

Аббат. Лейтенанту Андреа Басси это должно быть безразлично. Лишь бы ему наконец удалось проявить свою храбрость.

Казанова. Очевидно, лейтенант желает проявить свою храбрость не бескорыстно? Тут наверняка замешана женщина.

Гудар. Шевалье проницателен. И эта женщина зовется Аниной. Вы ее только что видели в саду с книжками. Там она большей частью с шести часов утра и занимается до полудня.

Амалия. Анина племянница мужа, дочь его покойного сводного брата, юная, но весьма ученая девушка. Несколько недель назад она приехала к нам с целым сундуком книг.

Гудар. Вот только обстановка для занятий не совсем благоприятна. Вчера, например, у нас были гости, и мы засиделись позже обыкновенного, даже играли по маленькой в карты — не так, как, вероятно, привык играть шевалье, — но мы люди безобидные, и у нас не принято оставлять друг друга без гроша. А поскольку в игре обычно участвует и наш достойный аббат, то вы можете себе представить, шевалье, что мы не слишком грешим.

Казанова. Какое прекрасное имение. Я получил удовольствие от прогулки. Но мне хотелось бы осмотреть его получше.

Гудар. А мне ничто не могло бы доставить большего удовольствия, как показать вам свои виноградники и поля, шевалье! Да, сказать вам правду, с тех пор как это маленькое именьице принадлежит мне — спросите Амалию, — я все годы ничего так не желал, как принять вас наконец в собственных владениях. Десятки раз я собирался написать вам и пригласить вас. Но разве мог я когда-нибудь рассчитывать на то, что письмо вас застанет? Если передавали, что недавно вас видели в Лиссабоне, то можно было не сомневаться, что вы ужк успели уехать в Варшаву или в Вену. А теперь, когда я каким-то чудом встретил вас как раз в тот час, когда вы собирались покинуть Мантую, и мне удалось — а это было нелегко, Амалия! — привести вас к себе, то вы так дорожите своим временем, что — подумайте только, господин аббат! — соглашаетесь подарить нам не более двух дней!

Аббат. Может быть, удастся уговорить шевалье, чтобы он продлил свое пребывание у вас. (Бросил на Амалию быстрый взгляд, который не остался незамеченным Казановой.)

Казанова. К сожалению, это невозможно. Я не могу скрыть от друзей, выказывающих такое внимание к моей судьбе, что мои венецианские сограждане собираются, хотя и с некоторым опозданием, но с тем бóльшим почетом для меня загладить несправедливость, которую совершили по отношению ко мне много лет назад. Как известно, за вольнодумство власти наказали меня изгнанием из моего города, хотя члены Совета усиленно насаждали мнение, что самыми моими непростительными прегрешениями являлись распущенность, задиристость и плутни. Теперь я жду известия о помиловании, и хозяйка гостиницы в Мантуе великодушно обещала известить меня об этом, как только придет уведомление. Да и кроме того я намерен, даже обязан завершить в течение ближайших дней серьезный литературный труд…

Гудар. Для такой цели нет более подходящего места, дорогой шевалье, чем это тихое и уютное имение. А для моего скромного дома будет величайшей частью, если шевалье де Сенгаль доведет здесь до конца этот труд.

Казанова. Да, да, разумеется, я приму во внимание вашу любезность, хотя надолго покинуть Мантую я все же не могу… Итак, Гудар, я готов. Покажите мне ваши виноградники, поля… Ну, и разумеется, сад… Да, да, я еще раз хочу насладиться его умиротворяющей тишиной и покоем…

Амалия(мужу). Господину шевалье необходимо стряхнуть дорожную пыль, а может быть, и отдохнуть немного. Вы с господином аббатом проследуйте в сад, а я позабочусь о комнате для шевалье… (Казанове.) Надеюсь, вы будете довольны…

Гудар(уходя с аббатом). Почти так же довольны, как гостиницей в Мантуе… Мы ждем вас, дорогой шевалье.

Амалия(когда Гудар и аббат вышли). Ты опять со мной, Казанова… С каким нетерпением ждала я этого дня! Я знала, что он когда-нибудь наступит.

Казанова(холодно). Я оказался здесь случайно.

Амалия. Неважно. В течение этих шестнадцати лет я только и мечтала об этом дне. И сегодня ночью я хочу целовать твои губы…

Казанова. Ты не будешь целовать ни моих губ, ни рук, и тщетным окажется твое ожидание и тщетными твои мечты, если только я прежде не буду обладать Аниной.

Амалия. Ты не в своем уме, Казанова!

Казанова. Нам не в чем упрекать друг друга. Ты обезумела, думая, что видишь опять во мне, старике, возлюбленного времен своей юности…

Амалия. Для меня ты никогда не состаришься…

Казанова. Я тоже сошел с ума, вбив себе в голову, что должен обладать Аниной. Но, быть может, обоим нам суждено образумиться. Пусть Анина сделает меня вновь молодым — для тебя.

Амалия. Она тебе нравится?

Казанова. Да, она хороша.

Амалия. Хороша и добродетельна.

Казанова. Этот офицер наверняка ее любовник.

Амалия. Они вместе путешествуют. Андреа Басси просил ее руки, и недалек тот день…

Казанова. Он к ней сватался?

Амалия. Спроси у Гудара, если не веришь мне.

Казанова. Что ж, мне это безразлично. Какое мне дело, девица ли она или девка, невеста или вдова… Я хочу обладать ею, я хочу ее!

Амалия. Я не могу тебе ее дать, друг мой!

Казанова. Вот видишь, каким никчемным человеком я стал, Амалия. Еще десять, еще пять лет назад мне не понадобилась бы ничья помощь или заступничество, будь Анина даже богиней добродетели. А теперь я хочу сделать тебя сводней. Как идут годы…

Амалия. Ты нисколько не изменился. Я вижу тебя таким, каким ты был тогда, каким я видела тебя всегда,