покумекаешь и прекратишь.
Цветков отрицательно покачал головой.
- Нет, совесть не позволяет.
- Больно ты совестливый.
- Какой есть.
- А она тебе позволяет картину нам портить, товарищей подводить?
Цветков хмуро молчал. Ну вот, теперь уже не отступишь. Теперь уже либо грудь в крестах, либо…
- Гляди, Федор Кузьмич, - тихо постучал по столу Свиридов. - Против коллектива идешь?
- Коллектив тут ни при чем. Против него никогда не шел.
Свиридов с шумом отодвинул стул и тяжело поднялся.
- Покумекай все же, Федор Кузьмич. Все оцени. Нажимать на тебя я не собираюсь. Так, поделился мыслями. Ребята твои где?
- Лосев в Центральной справочной, Откаленко тоже.
- Ага. Значит, влез в дело?
- Влез.
- Ну, ну, - Свиридов достал платок, аккуратно развернул и двумя руками вытер потное лицо, словно после мытья. Потом, вздохнув, закончил: - В общем все, что я тебе сказал, остается в силе.
И он грузно направился к двери.
Цветков прошелся несколько раз из угла в угол, заложив руки за спину, и подошел к окну. Около стены, еще, кажется, вчера голый, черный куст уже покрылся зелененькими бусинками лопнувших почек. «При, милый, при! - усмехаясь, подумал Цветков. - Всем чертям назло». Он подмигнул кусту.
Потом Цветков уселся к столу и закурил. Он выработал в себе привычку резко переключать мысли на другое, так, что прежние мысли начисто уходили, захватив с собой все настроения и волнения, с ними связанные. Впрочем, может быть, помогало этому то обстоятельство, что дел и забот у Цветкова всегда хватало, и все они волновали его, все требовали внимания.
…Цветков курил и думал о Шурке. Что с ним делать? Жена каждый день твердит: «Бандитов всяких воспитываешь, а собственным сыном не интересуешься». Ну, это уж перебор, конечно. Но и в самом деле - Шурка стал груб, ленится учиться, вот и курить потихоньку начал. Парень кончает одиннадцатый класс, надо о жизни думать, а он только футбол признает и никаких других интересов. Другие ребята - кто в математических олимпиадах участвует, кто коллекции букашек и бабочек собирает. Вон приятель его, Стасик, тысячи их собрал, книги какие-то читает. А Шурка… Один ветер в голове. А парень неплохой, добрый, честный, это уж он, Цветков, точно знает. Но и воли собственной нет у Шурки. Хороший приятель завелся - и он, Шурка, хороший. А попадется приятель похуже - и Шурка за ним потянется. Ну, как воспитать волю у парня, самостоятельность? Чтобы сам влиял на других? Черт знает что!..
Цветков с досадой размял окурок в пепельнице и поглядел на часы. Итак, это дело с портсигаром. Странное дело. Украл его кто-то из посетителей. И в книгу, конечно, не записался. Это ясно. Семьдесят четыре человека надо перебрать, это же семьдесят четыре пары глаз! Может, кто чего и видел. И потом надо уточнить с их помощью время исчезновения портсигара. Но из этих людей пока установили только половину. Адская работа. К примеру, некий Плетнин, пенсионер. По Москве их оказалось сто сорок четыре, этих Плетниных, пенсионеров. Кто из них был в тот день в музее? Или Прошин какой-то, студент. Этих Прошиных еще больше. Лосев и еще двое сотрудников с утра до ночи сидят в Центральном справочном бюро. Откаленко там тоже копался вчера полдня. А потом гонял по городу на машине. В комнату без стука вошел Лосев. Аккуратный, легкий, изящный. А устал. Видно, что устал. - Федор Кузьмич, через час будет у вас пенсионер Плетнин. Отыскали мы его. - Пухлые губы Виталия были строго сжаты, но глаза под длинными ресницами довольно блестели. - А потом придет… Цветков невольно улыбнулся в ответ. - Ну, давай сюда Откаленко и других. - Идут уже. - Вот и договоримся обо всем. К вам небось тоже люди придут? - А как же? Человек двадцать сегодня пропустим. Которых установили. Виталий опустился на стул около стола, за которым сидел Цветков, и деловито закурил. - Много тянешь, - неодобрительно заметил Цветков. - Говорят, лучше пить, - улыбнулся Виталий. - Не так вредно. Но работе больше мешает. «Чего-то он все эти дни улыбается, - подумал Цветков. - Прямо-таки сияет весь. Вроде по работе сиять пока нечего». Вошел Откаленко. И опять Цветков поймал себя на том, что любуется своим помощником. Хорошие попались ему ребята! Философы, конечно, насмешники, но положиться можно. Тянут. Конечно, могут и не туда иной раз потянуть… Откаленко сел и тоже закурил. В комнату зашли еще несколько сотрудников. - Можно ассамблею открывать, - сострил Виталий.
В комнату Цветкова кто-то осторожно постучал. Вошел худощавый, высокий, небрежно одетый человек со сморщенным лицом. Человек огляделся, потом представился: - Плетнин Афанасий Акимович. Вот по повесточке явился. Лично вручили. Почте не доверили. Он как-то крадучись подошел к столу и положил на краешек повестку. - Садитесь, товарищ Плетнин. Сколько человек прошло перед Цветковым за долгие годы работы в милиции! Кажется, он научился с первого взгляда уже определять, как начинать, как вести разговор. Но изредка попадались люди, которых так вот, сразу, определить было невозможно. Цветков про себя называл их «замкнутыми». Таким был и этот Плетнин. И потому Цветков медлил начинать разговор. - Сведения получить хотите? - вкрадчиво спросил Плетнин, перегибаясь через стол. Цветков усмехнулся: Плетнин «разомкнулся». - Сначала хочу познакомиться, - ответил он. Плетнин охотно закивал головой. - Пожалуйста, пожалуйста. Сведения обо мне простые. Пенсионер. И все тут. А работал в жилищных органах. Управляющим домами. Глаз набил, будьте уверены. Старался. Здоровье губил. Сжигал, попросту говоря. И прямо скажу, из доверия не выходил. - А потом? - Что, извините, «потом»? - Плетнин склонил голову набок и прищурился. - А-а, насчет доверия-то? Ушел по собственному желанию. Заявленьице мое сохранилось. Проверял. Так что тут все в ажуре. Будьте спокойны. Прямо скажу, можете располагать. - Два дня назад, Афанасий Акимович, вы в музей один заглянули, припоминаете? - Было дело, - охотно кивнул головой Плетнин. - Достоевского Федора Михайловича музей. - Интересуетесь? - Ну что вы! - усмехнулся Плетнин. - Где уж там… Так зашел, по-соседски. Жена ключ унесла. Ну, деться было некуда. На улице холодно, сыро. Вот и зашел. - Интересно показалось? - А как же! Ведь тоже квартира. Семейство жило. Планировочка, прямо скажу, неразумная, проходные все комнаты. И мебель, конечно, непрактичная была. Это верно. А так жили ничего, метров по десять на человека приходилось. - Личные вещи писателя видели? - Непременно. У вас что, подозрения какие имеются? Так вы напрямик. Со мной можно. Чем дальше шел разговор,
Цветков с досадой размял окурок в пепельнице и поглядел на часы. Итак, это дело с портсигаром. Странное дело. Украл его кто-то из посетителей. И в книгу, конечно, не записался. Это ясно. Семьдесят четыре человека надо перебрать, это же семьдесят четыре пары глаз! Может, кто чего и видел. И потом надо уточнить с их помощью время исчезновения портсигара. Но из этих людей пока установили только половину. Адская работа. К примеру, некий Плетнин, пенсионер. По Москве их оказалось сто сорок четыре, этих Плетниных, пенсионеров. Кто из них был в тот день в музее? Или Прошин какой-то, студент. Этих Прошиных еще больше. Лосев и еще двое сотрудников с утра до ночи сидят в Центральном справочном бюро. Откаленко там тоже копался вчера полдня. А потом гонял по городу на машине. В комнату без стука вошел Лосев. Аккуратный, легкий, изящный. А устал. Видно, что устал. - Федор Кузьмич, через час будет у вас пенсионер Плетнин. Отыскали мы его. - Пухлые губы Виталия были строго сжаты, но глаза под длинными ресницами довольно блестели. - А потом придет… Цветков невольно улыбнулся в ответ. - Ну, давай сюда Откаленко и других. - Идут уже. - Вот и договоримся обо всем. К вам небось тоже люди придут? - А как же? Человек двадцать сегодня пропустим. Которых установили. Виталий опустился на стул около стола, за которым сидел Цветков, и деловито закурил. - Много тянешь, - неодобрительно заметил Цветков. - Говорят, лучше пить, - улыбнулся Виталий. - Не так вредно. Но работе больше мешает. «Чего-то он все эти дни улыбается, - подумал Цветков. - Прямо-таки сияет весь. Вроде по работе сиять пока нечего». Вошел Откаленко. И опять Цветков поймал себя на том, что любуется своим помощником. Хорошие попались ему ребята! Философы, конечно, насмешники, но положиться можно. Тянут. Конечно, могут и не туда иной раз потянуть… Откаленко сел и тоже закурил. В комнату зашли еще несколько сотрудников. - Можно ассамблею открывать, - сострил Виталий.
В комнату Цветкова кто-то осторожно постучал. Вошел худощавый, высокий, небрежно одетый человек со сморщенным лицом. Человек огляделся, потом представился: - Плетнин Афанасий Акимович. Вот по повесточке явился. Лично вручили. Почте не доверили. Он как-то крадучись подошел к столу и положил на краешек повестку. - Садитесь, товарищ Плетнин. Сколько человек прошло перед Цветковым за долгие годы работы в милиции! Кажется, он научился с первого взгляда уже определять, как начинать, как вести разговор. Но изредка попадались люди, которых так вот, сразу, определить было невозможно. Цветков про себя называл их «замкнутыми». Таким был и этот Плетнин. И потому Цветков медлил начинать разговор. - Сведения получить хотите? - вкрадчиво спросил Плетнин, перегибаясь через стол. Цветков усмехнулся: Плетнин «разомкнулся». - Сначала хочу познакомиться, - ответил он. Плетнин охотно закивал головой. - Пожалуйста, пожалуйста. Сведения обо мне простые. Пенсионер. И все тут. А работал в жилищных органах. Управляющим домами. Глаз набил, будьте уверены. Старался. Здоровье губил. Сжигал, попросту говоря. И прямо скажу, из доверия не выходил. - А потом? - Что, извините, «потом»? - Плетнин склонил голову набок и прищурился. - А-а, насчет доверия-то? Ушел по собственному желанию. Заявленьице мое сохранилось. Проверял. Так что тут все в ажуре. Будьте спокойны. Прямо скажу, можете располагать. - Два дня назад, Афанасий Акимович, вы в музей один заглянули, припоминаете? - Было дело, - охотно кивнул головой Плетнин. - Достоевского Федора Михайловича музей. - Интересуетесь? - Ну что вы! - усмехнулся Плетнин. - Где уж там… Так зашел, по-соседски. Жена ключ унесла. Ну, деться было некуда. На улице холодно, сыро. Вот и зашел. - Интересно показалось? - А как же! Ведь тоже квартира. Семейство жило. Планировочка, прямо скажу, неразумная, проходные все комнаты. И мебель, конечно, непрактичная была. Это верно. А так жили ничего, метров по десять на человека приходилось. - Личные вещи писателя видели? - Непременно. У вас что, подозрения какие имеются? Так вы напрямик. Со мной можно. Чем дальше шел разговор,