Вильям Козлов Услышать тебя

Часть первая. СОЛОВЕЙ НА РАССВЕТЕ

В разлуке есть высокое значенье:

Как ни люби, хоть день один, хоть век,

Любовь есть сон, а сон — одно мгновенье,

И рано ль, поздно ль пробужденье,

А должен наконец проснуться человек…

Тютчев

1

Улица тянулась вдоль оврага, за которым сразу начинались огороды. А дальше за ними поблескивала синью река. Овраг зарос чертополохом и бурьяном, жидкие тополя и липы — их совсем недавно посадили — покачивались на ветру. Толстенная одинокая береза шумела там, где кончался овраг. Отсюда улица снова приобретала нормальный вид: булыжная мостовая и два порядка деревянных и каменных домов.

Был полдень, и на тихой окраинной улице пустынно. У заборов приземистых стандартных домов в пыльных ямах рылись куры, тощий пес, повернувшись задом к дороге, лениво грыз кость. Возле него на корточках сидела девчонка и прутиком чертила на земле маленьких человечков. Потрепанный школьный портфель пускал зайчики никелированным замком.

Мимо по мостовой прогрохотала полуторка — девчонка даже головы не подняла. Человечки у нее получались тоненькие, будто сделанные из спичек, зато головы у них были непропорционально большие и круглые.

Внезапно девчонка насторожилась, отбросила прутик и выпрямилась. Пес с подозрением взглянул на нее и снова принялся за кость. Послышался негромкий треск, из-за крутого поворота появился мотоциклист. Темные волосы растрепал ветер, светлая куртка на груди распахнута, виден на ремешке фотоаппарат.

Высокая тоненькая девчонка стояла у дороги, и ее темно-серые глаза пристально смотрели на приближающегося мотоциклиста. Худенькая шея напряглась, на щеках выступил румянец. Взгляд метнулся на окна дома, потом на собаку и снова впился в мотоциклиста. В этой напряженной растерянности было что-то трогательное и вместе с тем женски-взрослое, хотя девчонке на вид не больше четырнадцати.

Еще какое-то мгновение она медлила, глаза ее от волнения расширились, затем она стремглав бросилась наперерез мотоциклисту. Ветром занесло ее волосы в сторону, короткое платье захлестнуло тонкие исцарапанные ноги.

Мотоциклист резко затормозил и, свернув на обочину, остановился.

— Сумасшедшая! — сердито сказал он. — Жизнь надоела?

— Прокати, Сережа? — попросила девчонка, не спуская с него сияющих глаз.

— Ей-богу, ты ненормальная, Наташка, — пробурчал мотоциклист. — Через полтора часа отходит поезд, а я еще не обедал…

— Я тебя провожу, — быстро сказала она.

— Не смеши! — Он внимательно посмотрел на нее, в глазах его зажегся интерес. — Я тебя лучше сфотографирую… Фотоэтюд на четвертой колонке: «Здравствуй, лето!» Где твой портфель?

— Ну его, — разочарованно ответила девчонка.

Парень соскочил с мотоцикла, поставил его на подножку и огляделся. Заметив старую липу, один сук которой нагнулся почти до земли, кивнул на нее:

— Ты сядешь на сук и будешь смотреть на речку… И улыбайся, ладно?

— А потом прокатишь? — спросила Наташа.

— До рынка, — пообещал Сергей. Он озабоченно выбирал точку для съемки. Машинально расстегнул чехол и достал фотоаппарат. Тем временем девчонка сходила за портфелем и подошла к липе.

— Забраться на нее? — спросила она.

Вместо ответа Сергей легко подхватил ее на руки и, посадив на толстый сук, подал портфель. Девочка стыдливо натянула на костлявые коленки платье.

Он заставил ее вертеться на суку, то в одну, то в другую сторону поворачивать голову. Подошел и своей расческой поправил ей волосы. Нагибался, присаживался на корточки, не отрываясь от видоискателя, и щелкал, щелкал…

— В воскресенье, — убирая фотоаппарат, пробормотал он.

— Вернешься из командировки? — взглянула на него Наташа.

— Увидишь свой снимок в газете, — улыбнулся он. — Увековечил я тебя, Наташка! Вся область будет на тебя смотреть…

— Ты меня уже один раз увековечил… — ответила она.

— Когда? — удивился Сергей.

— Я еще была в пятом классе… В школьной библиотеке. Марина Ивановна с книжкой, и мы вокруг… Ты еще фамилию одной девочки перепутал…

— Наверное, была трудная фамилия?

— Да нет, легкая. Вместо «Аксенова» ты написал «Асеева»…

— Не обиделась? — весело посмотрел на нее Сергей.

— Она себя вообще в газете не узнала…

— Поехали, — сказал Сергей, направляясь к мотоциклу. — Вечно ты мне одни гадости говоришь…

— Никто себя не узнал, — продолжала Наташа. — Даже Марина Ивановна… Зато книжка хорошо получилась. Только заглавие кверху ногами…

Она забралась на заднее седло «ИЖа», крепко обхватила Сергея тоненькими руками и от удовольствия даже прикрыла глаза.

«ИЖ» взревел, выскочил на мостовую и, спугнув стайку воробьев, помчался по улице Ботвина. Старый пес проводил его взглядом, выпустив кость, обнюхал брошенный на тропинку старенький портфель и сладко зевнул, широко распахнув зубастую пасть и вывалив длинный язык.

— Только отец пообедал, теперь ты, потом Генка из школы прибежит… — ворчала мать, накрывая на стол. — И каждому нужно подогреть, что у меня, сто рук?..

— Ты не видела, куда я положил зубную щетку? — спросил Сергей. Он запихивал в сумку бритвенный прибор, кассеты с пленкой.

— О чем ты думаешь? — покачала головой мать. — Только что положил в боковой кармашек щетку вместе с мыльницей.

— О чем я думаю? — усмехнулся Сергей, он уже уселся за стол и, отщипывая хлеб, уткнулся в томик стихов Блока. — Все о ней, о Прекрасной Незнакомке.

— Ешь, щи остынут, — сказала мать. — И что за манера читать за обедом?

— Я толкую про Прекрасную Незнакомку, а ты про кислые щи…

— Осенью двадцать четыре стукнет… Женился бы хоть, что ли?

— Это не для меня, мать, — притворно вздохнул Сергей. — Все время в командировках, ну какая жена со мной будет жить?

— Мишка Тарасов полгода в море, а жена ждет…

— Ждет? — хмыкнул Сергей. — А я вчера возле ее дома инженера из вагонного депо видел. Длинный такой, с усиками.

— Я не видела, — отрезала мать.

Пообедав, Сергей похлопал себя по карманам, проверил, на месте ли паспорт,