следует разглядеть ее. Она тяжело дышит и с ненавистью глядит мне в глаза. Смешная. Так меня не запугаешь. Я отвык бояться. И я никуда не уйду.

Смотреть на нее одно удовольствие: как она выходит ранним утром на крыльцо, сонно потягивается, приподнимаясь на цыпочках, раскинув руки и запрокинув лицо к встающему солнцу. А потом она обращается в жэня. И тихо уходит по своим делам. Неслышно и неспешно.

Я уже понял, что больше жэней нет. Месяца оказалось достаточно, чтобы выспросить у нее всё.

Всё обычно. Обида. Старая книга с чердака. Заклинание, прочитанное в нужное время. И появляется некая способность, которой даже можно управлять по своему желанию. Саль была еще в том возрасте, когда во всё веришь. Когда мир делится на две части — хорошее и плохое. И есть стремление защищать, и есть способ помочь вековечной борьбе. Неважно с кем.

Почему молодые идиоты совершают одни и те же ошибки? Каждый раз. И никто не поправляет их. А если поправляет, то они не верят. Как же так? Что правильного может сказать человек, не разделяющий их взглядов? Да, действительно, ничего. Ничего, понятного этим идиотам.

Вечером Саль возвращается. Возникает на крыльце, грациозная, сильная и смертельная. Потягивается так, что трещат старые доски крыльца, и снова становится человеком. День за днем.

Она называет это «совершать обходы».

Кого она ищет? Я не знаю точно. Лишь догадываюсь.

Когда солнце касается горизонта, мы садимся и разговариваем.

— Ты убила их всех?

— Я, — гордо говорит она.

Да, тяжелый труд. Неблагодарный. К тому же, для этого ей пришлось стать метаморфом. Она так хотела помочь людям. Подвижница. Возможно, когда-нибудь ей станут поклоняться. Если узнают. Или проклянут, связав гибель жэней со смертью леса.

Мне интересно, что же будет дальше. С нею, со мной, со всеми нами.

— Скажи, каковы жэни на вкус?

Она смущается, но отвечает:

— Нормально. Много мяса.

— Что же, Салли, ты ешь сейчас?

Она смущается еще больше и не отвечает.

И не надо. Хищник всегда ищет легкую добычу. Его может удержать либо страх, либо чужая сила. Или прямой запрет своего разума. Вы думаете, Саль запрещает себе делать что-либо? Не знаю. Не уверен.

Я мог бы много рассказать про их разум, чуждый человеку. Но кому нужно это? Саль — последняя из жэней. Но она даже не настоящая жэнь, а метаморф. Не понимает — во что обращается.

Мне хуже всех. Я нашел жэнь, но не могу поговорить с ней. Она просто не слышит. Надо прекращать. Лес погибнет, переродится, пусть. Люди — нет. Но как же она красива. В обоих своих обличиях.

— Я слышал — недалеко пропал ребенок.

— Девочка? Мало ли детей заблудилось в лесу? — слишком поспешно говорит Саль.

— Не мало. И кто знает — куда все они делись?

— Да. Кто?

— Ты, голубушка.

Они прищуривается и гордо задирает вверх подбородок. Салли красива всегда.

— Мы будем драться? — спрашивает Саль.

— Зачем? Чтобы доказать, что я сильнее?

Она бьет мне кулаком в лицо.

Я делаю шаг к ней, и она промахивается. Успокойся, милая. Особенно хорошо это делать с заломленной рукой, уткнувшись носом в землю. Напрасно ты считаешь, что можешь вырваться. А рука может и сломаться в суставе. Да, плакать разрешается. От боли, от бессилия, от унижения. Ты могла бы разжалобить кого угодно. Не меня.

Ты хочешь что-то сказать? Как вовремя. Что-то про любовь? Да, я знаю это слово, слышал. Вряд ли я единственный, кто нужен тебе. Думаю, тебе нужны многие. И я должен сделать так, чтобы этого не случилось.

Запах крови. Его не должно быть здесь — жэни не едят вблизи логова. Но не надо забывать, что Саль всё еще человек.

Я захожу за избушку и натыкаюсь на большую яму, вырытую совсем недавно. Она почти пуста. Лишь кровавые потеки на стенках и немногочисленные останки.

Я не буду говорить — чьи.

Последний жэнь. Последняя.

Я убил ее.

Так что не нужно подправлять мне память. Я должен жить с этим.