нам Роб Ланхам о том месте, где он пишет свои книги:

Если работать в какой-то «стерильной» среде, то ничего не выйдет. На мой взгляд, идеальный кабинет писателя должен быть сплошь обшит деревянными панелями и украшен головой оленя. Сам бы я во время работы щеголял в клубном пиджаке и курил трубку. С учетом того, что я живу в Бруклине и на подобные фантазии у меня просто нет места, было найдено другое решение: уютный беспорядок. Если бы все было на сто процентов прилизанным и опрятным, мне пришлось бы тратить время не на свои книги, а на поддержание порядка. А когда есть некоторый хаос, то я с чистой совестью сосредоточиваюсь только на работе.

Отрываем фильтр

Когда речь идет о твоей связи с внутренней энергией, то подразумевается жизнь на твоих собственных условиях, без каких-либо фильтров. Что это за фильтр и каков он в твоем случае? Фильтры бывают серьезные и мелкие. Мелким фильтром, например, может оказаться твой дебильный сосед по общаге, который устраивает конкурсы настольных игр, когда ты пытаешься писать музыку. Или на такой громкости заводит Моби, что хочется проломить стену. Серьезным фильтром становится твоя работа, если ты ее ненавидишь, хотя думаешь, что нуждаешься в ней, чтобы из тебя «вышло что-то путное».

Все, что мешает твоему стилю, твоим творческим порывам, тяге к свободе и стремлению жить по-своему, — это и есть фильтр (работа, идиотский сосед, скука, оглядка на других…). Когда ты «оторвешь» фильтр, то перестанешь прикидываться, фальшивить перед собой, и — если повезет — твое подлинное «я» проявится в большей степени.

Искренность вдохновляем

Не забывай, что панкшуйский образ жизни требует искренности перед собой. В конце концов, это твоя жизнь, а не чужая. У тебя есть что-то свое, самобытное, причем совсем не обязательно, чтобы твои вкусы были в полной мере раскрыты в этой книжке. Научись видеть лес за деревьями и имей в виду, что обывательская, мещанская потребность «идти со всеми в ногу» — ничто по сравнению с чувством полноты жизни, когда ты оригинален и своеобразен.

Поиск внутренней искренности и есть тот самый механизм, что уже сотни лет движет людьми, побуждая их придумывать течения вроде панка и так далее. Что несет в себе идея бунта, анархии и искусства «без правил», почему она нас притягивает? Есть мнение, что панк появился в ответ на образ жизни белого населения Великобритании и на ползучий американский материализм, столь распространившийся в середине семидесятых. Другие утверждают, что массовый китч 60-х и 70-х годов способствовал рождению милой панковскому сердцу эстетики: борьба с потребительскими настроениями, с превращением всего и вся в товар и в общем и целом с банальностью, которая разъедает стремление к самовыражению. Панк-рокеры нашли ответ в музыке.

В шестидесятые Энди Уорхол своими работами откликнулся на засилье коммерческого имиджа в СМИ — от супов «Кэмпбелл» до Мэрилин Монро. Искусство и музыка столкнулись лбами, когда рок-группы вроде «Вельвет андерграунд» вырвались на передний план и принялись трамбовать фундамент движения, на котором в середине 70-х и проросли «Секс пистолз» и прочие панк-бригады.

Да, но почему и сегодня уместно говорить о панке? Разве мы не наблюдаем все ту же массовую миграцию к банальности, которая постоянно провоцирует одни и те же синдромы? Хуже того, панк пришел и ушел, а ничего не изменилось. Так где же мы оказались? В чем наш смысл?

В искренности собственного «я». Нужна самобытность, талант, нечто интересное, рождающееся из нас самих. Нам хочется ощущать бодрость и оживление. Хочется думать и чувствовать, что мы делаем что-то стоящее и особенное в этом обществе, катящемся черт-те куда. И дело тут не в патетике, это чистая правда. Более того, на это мы имеем все права. Так что мой тебе совет: начинай проявлять себя. Любым способом, и не важно, чего он касается — твоей берлоги, жизненных ориентиров или того, как ты справляешь с проблемами существования в целом. Я не могу указать, как именно решать подобные задачи уникальным и оригинальным путем, потому что здесь все зависит только от тебя. Единственное, что я могу сделать, так это продемонстрировать иной стиль мышления. Как сказал Брэд Уорнер в книге «Хардкорный дзэн»: «С какой стати ты должен меня слушать? Что я за хрен такой, чтобы меня слушать?.. Да я никто. Вообще никто».

Даже если нам хочется искренности в своих порывах, я не уверен, что это возможно на сто процентов. В наших намерениях нет оригинальности, зато она может присутствовать в искусстве, которое из них рождается. Панк — это стиль, повторившийся и проявившийся в разных формах. Как однажды сказал мой друг и панкшуйский энтузиаст Сай: «Панк восходит к незапамятным временам, и каждый день загорается новая заря для человечества. Но каждая ночь принадлежит панк-рокерам».

Вековая традиция: раздолбать и раскурочить

Имеются определенные вдохновляющие нас традиции, даже если мы о них не подозреваем. Не могу сказать, чтобы я их полностью презирал; более того, мне кажется, именно они в конечном итоге подвели нас к той панкшуйской эстетике, что мы сейчас наблюдаем.

В 60-х годах Густав Мецгер занялся неким «саморазрушающимся искусством», а все потому, что хотел сделать определенные политизированные заявления о разрушительных склонностях человека. Как утверждал Мецгер, «…ракеты, ядерное оружие — все они саморазрушаются и самоуничтожаются. Саморазрушающееся искусство демонстрирует способность человека ускорять дезинтегрирующие природные процессы и управлять ими…» Сама идея «погонять» природой и наши попытки управлять ею посредством ядерных программ предполагают, что человек якобы должен этим заниматься. Такая позиция служит фундаментом для двух очень мощных концепций, которые объясняют, почему наша цивилизация оказалась в самой что ни на есть глубокой жэ: «Саморазрушающееся искусство — это атака на капиталистические ценности и на тягу к ядерному самоистреблению». Как и на прочих полноценных представителей деструктивизма, на Мецгера повлиял дадаизм начала двадцатого века, и из-под его рук в 60-е и 70-е годы вышли просто обалденные вещицы.

Мецгер работал преподавателем в том арт-колледже, где учился Пит Тауншенд, и именно он подвел Пита к идее разламывать гитары на сцене. Вот что говорит об этом сам Тауншенд: «Подростковая склонность ломать гитары и ранняя нигилистическая лирика… вернулись, чтобы напомнить… что тридцать лет назад… у меня был шанс создавать и вносить свой вклад в улучшение мира». По сути дела, вандализм в отношении собственного искусства (скажем, когда ты разбиваешь