подсудное дело?
— В общем-то, конечно. Разумеется, сперва следствие, нужны очень веские доказательства… Что они давали спортсмену, какой допинг?
— Анаболический стероид. Это хорошее лекарство, если в умеренных дозах и определенный срок, оговоренный врачами, — Костюкович рассказал все, что приключилось с Зиминым и о своем касательстве к этому. — Я хочу обратиться в прокуратуру. Как вы считаете?
— Это, разумеется, твое право и, если говорить красиво, твой врачебный долг. Негодяев, конечно, полезно бы проучить, чтоб другим неповадно было. Но… Понимаешь, Марк, не любят следователи такие дела, Левин поскреб щеку.
— Почему? Тут все ясно!
— Кому? Тебе? Тут много косвенного, нужны солидные экспертные заключения, возня большая. Да и прецедентов таких я что-то не слышал. Боюсь, что и результата не даст. Милиция и прокуратура будут нос воротить. Тянуть резину. Да и ты выглядишь тут, вроде как лицо заинтересованное и в ином смысле: жалобы на тебя были, что смортсмен этот умер по твоей вине. И хотя жалобы закрыты, как полная чушь, адвокат противной стороны не преминет представить тебя, как мстителя обидчика. Вот какая картина может получиться. Ты ведь даже не знаешь, какой анаболик они давали.
— Знаю. Вот это. Узнаете? — Костюкович вынул из кармана зеленый маленький туб.
— Где ты его взял? — удивился Левин.
— Один спортсмен принес. Тренеру и врачу команды это досталось с помощью таможни. У них там есть свой человек. Некий Ягныш.
— Ягныш?! — подхватился Левин. — Это ты мне приятную новость принес! Ну-ка посиди, — он встал и, шаркая шлепанцами, подошел к телефону, завертел диск.
— Иван? Это я, — сказал Левин. — Чем занят?
— Пылесосю ковер, — отозвался Михальченко.
— Оторвись на минутку. Картонную коробку с «Фармации» помнишь? А Ягныша с таможни не забыл? Так вот это его рук дело на «Фармации».
— Чего это вы вдруг решили?
— А я, Иван, даже в клозете думаю. Вот и придумал. А если серьезно, есть у меня хороший сосед, он и надоумил. Сделай вот что, пожалуйста: ты начальника таможни Борового знаешь?
— Кима Петровича? Конечно, знаю!
— Позвони ему, может, он еще на работе, а нет — домой. Попроси, чтоб он выяснил по своим талмудам, у кого была изъята эта коробка. Скажи, что это в его интересах. Передай от меня привет. И перезвони потом мне.
— Добро…
Левин вернулся к Костюковичу.
— Слышал? — спросил он.
— Да, но ничего не понял, — ответил Костюкович.
— Некоторое время назад на таможне была конфискована картонная коробка с упаковками этих анаболиков, — указал он на зеленый туб. Поскольку именно это лекарство не значится в разрешительном перечне и реализации через аптечную сеть не подлежало, но должно было быть актировано, т. е. уничтожено в присутствии представителей объединения «Фармации», налоговых органов и таможни. Но за день или за два, не помню, коробка была похищена с одного из складов «Фармации»… Может, поужинаешь с нами? Выпьем по сто граммов. У меня есть спирт, настоянный на облепихе, еще с прошлого года.
— С удовольствием.
— Виталик, — позвал Левин сына. — Скажи маме, пусть поставит картошечку в мундирах, сварит сосиски, ты открой банку сайры и банку баклажан по-армянски. Хлеб в доме есть? Может, Иру позовем? — спросил он у Костюковича. Она давно у нас не была.
— У нее настроение плохое, не пойдет…
Минут через двадцать позвонил Михальченко:
— Ефим Захарович? Борового я поймал еще на работе. Он как раз собирался уходить. Немножко кочевряжился, мол, поздно уже, устал, жрать хочет. Но когда я ему сказал, что дело важное для них, а не для нас, да еще связано с Ягнышем, согласился. В общем коробка с лекарствами была задержана до выяснения у врача команды пловцов Туровского Олега Константиновича.
— Ясно, — сказал Левин. — Завтра утром я поеду к Боровому с подробностями насчет Ягныша. Пусть добивают его. Он и в этом деле был наводчиком. А шоферюга с «Фармации», который развозил в тот день лекарства с этого склада по аптекам, наверное, за хорошую взятку согласился упереть ящик для господ спортсменов… Теперь все в порядке. Будь здоров, прости, у меня гость…
— Коробку из-за границы вез Туровский, — сказал Левин Костюковичу. Остальное, надеюсь, ты понял…
Через полчаса они сели ужинать, все еще обсуждая происшедшее.
— Бардак, — сказал Костюкович, очищая кожуру от картофелины и дуя на пальцы.
— Бардак, — согласился Левин. — Причем плохой бардак. Но, к сожалению, это тот случай, когда бандершу не уволишь… Что ж, поехали! он поднес свою рюмку с разбавленным спиртом к рюмке Костюковича, чокнулся, выпил, крякнул. — Хорошо!..