камней; головы украшены были перьями. Выпустив стрелы, они кинулись врукопашную и сильно теснили нас своими длинными копьями. Но по воле Бога мы скоро их обратили в бегство, хорошо рубя их нашими мечами и нанося им урон арбалетами и аркебузами; пятнадцать трупов оставили они на поле битвы.

И неподалеку от того места, где нам устроили то столкновение, находилась одна площадка и три строения из камня и извести, то были cues [(пирамиды храмов)]^[45] и молельни, где имелось множество глиняных идолов, некоторые с лицами демонов, другие — с женскими, и иные прочие скверные фигуры, изображавшие индейцев, совершающих содомский грех^[46]; и внутри, в постройках, было несколько небольших шкатулок из дерева, а в них — другие идолы, медальоны, из них половина — золотые, а большинство — медные, кулоны, три диадемы, зверьки, рыбки и утки той земли; все из низкопробного золота. И, увидев это — как золото, так и постройки из камня и извести, мы очень обрадовались, поскольку открыли такую землю, потому что в то время не было открыто Перу, его открыли лишь в двадцатые годы^[47]. Когда мы сражались с индейцами, священник Гонсалес, который был вместе с нами, взяв из шкатулок идолов и золото, их забрал на корабль. И в этих столкновениях^[48] мы пленили двух индейцев, которых потом^[49] окрестили, назвав одного Хулиан, а другого — Мельчор, у обоих вокруг глаз были рисунки. И, покончив с тем неожиданным нападением, мы вернулись на корабли и решили продолжить открытие берега дальше, направляясь за солнцем, то есть на запад, и после оказания помощи раненым, поставили паруса. И о том плавании расскажу впереди.

Много открывали мы мысов, заливов, рифов и мелей. Пилот Антон де Аламинос уверял, что это остров; днем мы посему шли осторожно, а ночью бросали якорь. Через пятнадцать дней плавания увидели мы с корабля вдали поселение, довольно большое; и показалось нам, что подле течет река; а ведь воды осталось у нас мало, ибо все мы были небогаты, и бочки купили мы старые, неплотные. И решили мы высадиться на землю вблизи поселения, а было воскресенье Ласаро^[50], и по этой причине то поселение получило название Ласаро, и оно закрепилось на морских картах; а собственное индейское название его — Кампече. Итак, мы решили подплыть и высадиться всем с нашим оружием, но не на одном маленьком корабле, а на всех трех судах, чтобы не случилось, как на мысе Коточе. А поскольку в тех небольших бухтах море очень мелкое, то по этой причине мы оставили корабли поставленными на якорь больше, чем в одной легуа от земли, и, добравшись на лодках, мы высадились вблизи поселения. Реки не оказалось, а водоем, откуда берут воду индейцы, был далек; помня события на Коточе, пошли осторожно, держась вместе, в хорошем вооружении. Только что мы наполнили бочки, как из поселения пришло человек 50 индейцев, вроде касиков, в хороших накидках из хлопчатобумажной ткани, и мирные. Знаками, с помощью рук, они спросили нас, что нам нужно, а затем — прибыли ли мы с восхода солнца, и при этом несколько раз сказали: Castilan, castilan, — на что мы тогда не обратили внимания^[51]. Затем они предложили пойти в свое поселение. Посовещавшись, мы согласились и последовали за ними с великой опаской.

Привели они нас к ряду очень больших зданий, весьма ладно построенных из камня и оштукатуренных. То были святилища их идолов с изображениями больших змей и других идольских дьявольских фигур на стенах вокруг алтаря ясно видны были брызги

свежей еще крови, а на некоторых изображениях, к несказанному нашему удивлению, — знаки креста^[52]. Народу везде было множество; женщины улыбались нам, и все казалось мирным и спокойным. Но вот появилась новая толпа, в плохих одеждах, неся связки сухого тростника, которые они складывали в одну кучу. Одновременно прибыли и два отряда воинов в хлопчатобумажных панцирях, с луками, копьями, щитами и пращами, во главе со своими предводителями. Вдруг из соседнего святилища их идолов выбежал десяток индейцев в длинных, до пят, белых накидках из хлопчатобумажной ткани; длинные волосы их были настолько перепутаны и загрязнены запекшейся кровью, что их нельзя бы было расчесать, а только срезать. Это были служители идолов, которых в Новой Испании обыкновенно называют papas49, и я их так буду называть далее. Эти papas несли курения, вроде смолы, прозываемые у них копал^[53]; они окурили нас из глиняных плошек, в которых был огонь, и знаками дали понять, что мы должны покинуть их земли раньше, чем сгорит куча тростника, не то нас атакуют и убьют. Затем они велели зажечь кучу тростника и замолчали. А находившиеся там воины, построившись в боевой порядок, стали свистеть, бить в барабаны, небольшие атабали^[54] и трубить в трубы, раковины. Вспомнили мы раны, полученные на мысе Коточе (двое товарищей от них умерли), и сомкнутым строем двинулись к берегу, погрузили бочки с водой и уехали.

Плыли мы шесть суток. Но вот ветер подул с севера, превратился в бурю и бушевал четверо суток. Близки мы были к погибели! В море уйти было нельзя, пришлось стать на якорь; порвись наши старые канаты, быть бы нам снесенными к берегу, где мы бы и разбились. Когда ветер стих, пошли мы вновь вдоль берега, как можно ближе, чтобы набрать воды, ибо бочки наши, как сказано, были плохи, да и с водой наши распоряжались неаккуратно, думая, что ее всюду можно достать. Так плыли мы, пока не увидали залив, а вдали, в одной легуа, большое поселение Чампотон, окруженное маисовыми полями^[55]. Подойти близко к берегу было невозможно из-за мелководья, и мы отправились за водой в лодках, сопровождаемые одним, самым маленьким, нашим кораблем.

Дело было к полудню. Начали мы набирать воду, но со всех сторон сбежались во множестве индейцы, вооруженные, с мечами, вроде наших двуручных^[56]; все они были украшены перьями, а тела их расписаны белой, черной и бурой краской. В грозном молчании надвинулись они на нас и, подойдя, опять-таки спросили знаками, с восхода ли мы пришли, и опять-таки произносили: Castilan, что невольно вносило в нас смущение и недоумение. Брать воду стало трудно; мы выставили часовых и пикеты и заночевали. Все время мы слышали, как прибывали с шумом и гамом новые отряда. Ясно было, что готовится битва, и наш капитан [Франсиско Эрнандес де Кордова] устроил совет. Много было разных мнений. Одни хотели сейчас же уйти на корабли, но, конечно, индейцы напали бы при поездке и сильно нас побили. Другие, среди них и я, советовали нам самим напасть еще этой ночью, памятуя старую поговорку: наступление — первый Залог выигрыша битвы. Так мы спорили до наступления утра. Индейцы со всех сторон шли поротно, со знаменами и музыкой; мы видели, что на каждого из нас приходится