правдоподобие не претендующая. Толстого вовсе не заботит научная достоверность, его волнуют гораздо более важные для литературы художественно-поэтические задачи. Великолепный пример — это пролет корабля через голову кометы. Гусев стоит у окошка и покрикивает:

«Легче — глыба справа… Давай полный!.. Гора, гора летит… Проехали… Ходу, ходу, Мстислав Сергеевич».

Такие строки не производят впечатления ни фальши, ни пародии и совсем не заслуживают иронии, с которой на них обрушился такой литературный авторитет, как Ю. Тынянов:

«Взлететь на Марс, разумеется, не трудно — для этого нужен только ультралиддит (вероятно, это что-то вроде бензина)…»

Насмешки между тем должны адресоваться лишь к тому, к чему сам сочинитель относится всерьез. А если приглядеться к роману повнимательней, то также нетрудно, как взлететь на Марс, найти в нем и детали, совсем не вызывающие иронического отношения, например, тот шарик, с помощью которого Аэлита на первых порах общается с землянами — аппарат для перевода мыслительных образов в зрительный ряд; сцена кажется перенесенной в «Аэлиту» из какой-то современной книги. Да и сама телесвязь, позволяющая видеть и слышать на дальних дистанциях, тоже немалого стоит по тем временам.

Первое произведение, которое вспоминаешь, когда думаешь о литературном окружении «Аэлиты», — это, конечно, «Война миров» Герберта Уэллса. И действительно, мимо могучего влияния Уэллса вряд ли может пройти хоть один фантаст нашего столетия. В данном случае речь идет не только о марсианской теме, сильнее всего заметна, если можно так сказать, отрицательная связь с концепцией человека в уэллсовских романах. Об этом говорит сам А. Толстой:

«Утопический роман почти всегда, рассказывая о социальном строе будущего, в центре внимания ставит машины, механизмы, необычные аппараты, автоматы и проч. Почти всегда это происходит в сверхурбанистической обстановке фантастического города, где человек в пропорциях к этому индустриальному величию — ничтожная величина. В романах Уэллса человек будущего всегда дегенерат, и это характерно для уэллсовского „социализма“».

Толстовская «Аэлита» прославляет, возвеличивает человека, человечество, Землю, как колыбель творческих сил, оплодотворивших и древний Марс. Но дело не только в общей постановке проблемы, может быть, главное завоевание А. Толстого в том, что в фантастике наконец-то появились живые люди. На это обстоятельство практически обращали внимание все исследователи творчества А. Толстого, и благожелательные и недоброжелательные, но очень часто в оценке героев «Аэлиты» проявляется некоторая странность. Критиков «не устраивают» герои А. Толстого, им хочется, чтобы они были несколько другими, лучше, что ли. Например, их не устраивает душевная растерянность конструктора ракеты Лося или некоторая примитивность Гусева. Еще до войны Л. Жуков старался «улучшить» Лося:

«Читатель вправе думать, что инженер Лось еще и еще раз полетит на Марс. Эта волевая активность заражает читателя, пробуждает в нем здоровое стремление двигаться вперед и вперед».

Уж кто-кто, а Лось энергией похвастаться не может, и воспитать ее в читателях тоже. Но и такой солидный современный литературовед, как М. Чарный, выражает сожаление, что писатель построил сюжет романа так, а не иначе: вот если бы А. Толстой оставил Лося с Аэлитой, то этот образ получился бы более определенным, Лось бы скорее «разоблачил» себя.

Но не лучше ли нам принять героев романа такими, какими их изобразил автор? Они ведь вовсе не обязаны быть идеальными представителями земной цивилизации, и почему это надо «заставлять» автора отправлять в гости к марсианам лучших, сознательных интеллигентов или красноармейцев. Если бы они были лучшими и сознательными, то они и вели бы себя на Марсе по-другому, а тогда, может быть, и романа бы вовсе не было.

Для чего летит на Марс Мстислав Сергеевич Лось? В сущности, это романтическое бегство: тоска по погибшей жене, душевное смятение, даже разочарованность в жизни. В сумбурной, бессвязной предотлетной речи он говорит:

«…Не мне первому нужно было лететь. Не я первый должен проникнуть в небесную тайну. Что я найду там? — Забвение самого себя… Нет, товарищи, я — не гениальный строитель, не смельчак, не мечтатель, я — трус, я — беглец…»

Все эти настроения были значительно сильнее выражены в первом варианте «Аэлиты». Неврастенический, нерешительный Лось резко не похож на будущих традиционных космических капитанов — с лицами и сердцами, словно вытесанными из гранита. Почему у А. Толстого получился именно такой характер, нетрудно догадаться. Ведь «Аэлита», как уже говорилось, была написана в эмиграции, с которой писатель внутренне порвал, но находился-то он еще за рубежом.

С эмигрантскими настроениями А. Толстого связано и особое внимание к теме родины. Герои романа ни на секунду не забывают об оставленном на Земле, стремятся к ней всей душой. О Земле, о России они говорят только с волнением, и не сам ли автор стоит за восклицательными знаками?

«Влажный шар медленно поворачивался. Слезы мешали глядеть. Душа, плача от любви, летела навстречу голубовато-влажному столбу света. Родина человечества! Плоть жизни! Сердце мира!»

Вероятно, этими особенностями душевного состояния автора объясняется и та поразительная лирическая сила, которой пронизана любовь Аэлиты и Лося, любовь, преображающая этого раскисшего, размягченного человека. Вырвавшись из объятий Аэлиты, он берет маузер и уходит к Гусеву, к восставшим, к борьбе, хотя совсем недавно, поглощенный своими переживаниями, просил оставить его в покое со всякими революциями. Не сделай он этого, может быть, даже Аэлите, потерявшей голову от любви к землянину, пришло бы на ум, что ее избранник ни на что уже не пригоден, что и из него ушла навсегда та «свирепая и властная» любовь к жизни, о которой говорит в предсмертный час руководитель повстанцев Гор и которой так не хватает ему самому и всему Марсу.

Преображается и Аэлита, огонь очистительной любви так же ярко вспыхивает в этой одурманенной ложной мудростью весталке, как костры, зажженные русским красноармейцем Гусевым на площадях марсианской столицы, где они не загорались уже тысячу лет.

В книге скрыт какой-то секрет, плохо поддающийся грубоватому литературоведческому препарированию. Почему образ Аэлиты так поэтичен? Ведь автор не дал нам возможности проникнуть в ее душу, не поделился с нами ее мыслями. Мы смотрим на «Видимый в первый раз