тьмой, а тело – предателем. Да что там тело?! Я дышать-то не мог! Просто вздохнуть, наполнить горящие адским пламенем легкие воздухом – таким вкусным, таким лечебным – вдруг оказалось выше моих сил.

Потом все прошло. В один миг, и так, будто бы ничего и не было. И пытка, наглядная демонстрация... Нет, не возможностей поганого говорящего пузыря – в них-то я как раз нисколько не сомневался! О! Была показана моя истинная ценность в глазах шара, или что там у этого гада вместо.

И я запомнил. Отложил в самый потаенный закоулок души, спрятал за стальной дверью с сейфовым замком – чтоб, не дай Бог, не выказывать страха, не вздрагивать всем телом при одной мысли о причинении вреда этому... Этому! Этому, который однажды сдохнет, и я стану тому причиной.

В чем тут же самому себе торжественно поклялся единственной драгоценностью, что еще у меня, потерянца, реликта прошлых, невообразимо далеких времен, еще осталась. Памятью!

Скажу сразу: нелегко было утихомирить вскипевший адреналином разум, спокойно подняться и, не выказывая очень уж очевидно отношения к шару, усесться за столик. Но вместо того, чтоб попытаться разорвать этого колобка голыми руками, а, скорее всего, получить еще одну болевую «дозу» нравоучений, прочистил горло и сказал:

- Я все понял. Мне потребуется минута, чтоб максимально точно сформулировать вопросы.

- Отлично, - воодушевился шар. – Какое потрясающее самообладание! Если бы я не был уверен, что твоя одежда не оборудована аварийным модулем кибериньектора, решил бы, будто все дело во впрыснутых в кровь успокаивающих препаратах. Любопытно было бы взглянуть на результаты экспресс анализа твоей крови...

Тварь еще чего-то там бормотала об уровне гормонов и управляемой реакции. Честно говоря, я не слушал. А и слушал бы – так половину не понял бы. Инопланетник конечно каким-то образом вложил мне в голову знание его тарабарского языка, но, как и в любом другом, в нем присутствует масса специальных, совершенно незнакомых большинству, терминов.

Слава Богу, приступ исследовательского зуда у шарика быстро прошел, и Этот разрешил мне задавать вопросы. Или вернее – вопрос. Потому что одна мысль о повторной экзекуции, не смотря на все данные самому себе установки, таки вызывала дрожание пальцев. Слава Богу, не от страха. От ярости. Ну и от опасения, что не сумею сдержаться и все-таки кинусь на обидчика аки дикий зверь.

Потом я задал вопрос, к вящей моей гордости, поразивший этого металлического упыря до самых глубин его электрической души:

- Больше всего сейчас меня интересует вот что! - потянувшись прежде почесать затылок, и привычно одернув самого себя, и нахмурившись, поинтересовался я. – Как случилось, что столь блестящий... Не побоюсь этого слова  - гениальнейший ученый современности! Оказался в этой, с вашего позволения, дыре на задворках обитаемого мира?

Ну а что? Может у меня и не три сотни единиц интеллекта, но и нас учили делать выводы на основе наличествующих капель информации. Тут же, как пришла мысль, что шарообразный ученый явно находится в непривычном, а скорее даже – в бедственном положении, все части паззла тут же встали на свои места. «Лавка старьевщика» вместо интерьера до мелочей выверенного дорогостоящим дизайнером. Эта его оговорка о нехватке в обитаемом модуле воды... А возможно, судя по парящим в ящиках зеленым растениям, и с кислородом у него тут было не фонтан.

Похоже, мне удалось с первого раза попасть в десятку. Да еще и сподобило идеологически правильно сформулировать вопрос. А вот в том, что давая на него ответ, Шар, вольно или невольно, поведает и о нашем текущем положении, и о своих планах в отношении меня, я ничуть не сомневался.

Так оно в итоге и получилось. Нельзя сказать, что шар, оказавшийся, кстати, доктором Кайданусом Вилларом, принялся рассказывать слишком уж охотно. Однако, потом, по мере развития, так сказать, истории, речь его становилась все более и более эмоциональной. Дошло даже до того, что док иногда и вовсе, похоже, терял контроль за своим механическим телом, и мячик принимался двигаться по комнате какими-то странными рывками.

В общем, как я и предполагал, находились мы с ним действительно в дыре. Причем, если бы у медвежих углов и прочих тьмутараканей был рейтинг, наша задница заняла бы в нем одно из призовых мест. Вне конкурса, блин!

Это был тупик. Звездная система, из которой можно было выпрыгнуть лишь по одному маршруту. И единственной ее ценностью, до недавнего времени, был лишь тот самый голубенький шарик планеты земноподобного типа, что мы обнаружили, ввалившись сюда чертову бездну лет назад.

До недавнего времени – потому как теперь, после орбитальных бомбардировок, жизни там больше нет. Теперь это пыльного цвета планетоид, лишенный атмосферы и воды в жидком виде. Мертвый, никому не нужный мир.

Доктор Виллар порывался даже снимки убитой планеты показать. Он вообще с каким-то нездоровым ажиотажем рассказывал о гибели целого обитаемого мира в пламени плазменных зарядов. Будь у ученого глаза, наверняка они горели бы лихорадочным блеском.

Я отказался. Для меня многовековой криосон продолжался всего несколько мгновений, и из памяти еще не успела стереться картинка удивительного, плывущего сквозь мрак космоса сокровища – лазурного шара живой, полной жизни планеты.

- Фантастика, - выдохнул тогда Мартин. – Потрясающе.

- Красивая, - протянула Машенька. – На Землю похожа... Надо бы ее как-то назвать. А!? Капитан?! Имеем же мы право дать ей имя?

- Конечно, имеем, - убежденно заявил я. – Хотя бы уже по праву первооткрывателей. Есть предложения?

- Давайте назовем Марией, - улыбнулся Мартин. Я не видел – его ложемент был сбоку, а шлем скафандра особенно большим обзором похвастать не мог. И, тем не менее, был уверен, что немец улыбается. У меня и у самого губы непроизвольно растягивались от уха до уха, при виде находки.

- Да ну что ты, - вскричала Машенька. – Какая еще Мария?! Имя должно быть достойно первой открытой человечеством ксенопланеты. Живой планеты, ребята! Живой! Вы понимаете?!

Мы понимали. Как понимали и то, что сведения о нашей находке достигнут Земли только через двести с лишним лет. Двести восемнадцать, если быть точным... И то, что вернуться, как это предполагалось условиями эксперимента, мы не можем – подпространственный переход сожрал казавшиеся вечными плутониевые стержни в реакторе. То есть и лично рассказать землянам об обнаружении этакого чуда, тоже не получится. Нам оставалось лишь поудобнее устроиться в опостылевших ложементах, и, включив ту самую пресловутую криокапсулу, невесть сколько дожидаться спасателей.