Дмитрий Корсак ЧЕРНО-БЕЛАЯ ИСТОРИЯ

Часть I. Школа

1

Пронзительная трель звонка бесцеремонно раскидала обрывки сновидений. Я приоткрыл глаза. Сквозь неплотно задернутые шторы в комнату пробивался дневной свет. Впрочем, насчет дневного я поторопился. Утро, день и вечер в первые дни осени у нас похожи друг на друга как три поросенка. Ниф-Ниф, Наф-Наф и Нуф-Нуф.

Телефон, требуя внимания, выпустил еще пару длинных, визгливых рулад. Я смотрел, как кружатся пылинки в воздухе, медленно оседая вниз, и ждал, когда кто-нибудь снимет трубку.

Внезапно мелодия прервалась на середине, подавившись очередной нотой. В квартире наступила благодатная тишина. Пару секунд я наслаждался покоем, затем облегченно перевернулся на бок. Но заснуть не получилось — из-под дивана ударили мощные аккорды рока. Опустив руку, я нашарил на полу пластиковый прямоугольник мобильника, сбросил вызов и вновь закрыл глаза.

Разговаривать мне ни с кем не хотелось, но и выключить телефон я не мог: а вдруг позвонит Лара? Конечно, это «вдруг» было из области фантастики, как если бы мой кот Римо решил заговорить со мной человеческим голосом или чего доброго выяснилось, что земля плоская и стоит на трех китах, но я не мог не упустить этот, пусть и совершенно призрачный шанс. Один на миллион.

Лара, Ларочка, любимая… — шептал я, проваливаясь в сон. — Какая же ты все-таки стерва…

Повсюду клубилась густая свинцовая мгла. Она поднималась вверх, распускаясь пышными призрачными цветами, оседала, цепляясь за ноги тяжелыми, вязкими комками, чтобы затем вновь взметнуть тонкие щупальца протуберанцев. Это серое марево не было безжизненным, оно скрывало и предполагало нечто. Только я никак не мог понять, что именно. Как не мог осознать, дружественна или враждебна эта серая муть по отношению ко мне.

Где я?

Тяжело переставляя ноги, я медленно поплелся вперед. Так иногда бывает во сне, когда ноги почему-то отказываются слушаться. Но я все равно упрямо брел, с трудом шаркая подошвами.

Туман немного рассеялся, обнажив огромный черный валун и белое трепещущее облачко. До моих ушей донеслись негромкие звуки — вдалеке явно разговаривали.

— Адвентисты седьмого дня, Англиканская церковь, Апостольская кафолическая Армия спасения, Ассирийская Церковь, Буддизм, Духоборцы… О Господи! С чего же начать? Что же выбрать? Господи! Вразуми меня и направь на путь истинный, — слышалось невнятное бормотанье.

— Хм… — произнес голос постарше. — А есть разница?

Я прищурился, пытаясь разглядеть, кто же там бубнит, но мешал туман.

Вскоре обстановка начала меняться. Сероватый дымок плавно осел вниз, затем пугливо попрятался по углам, обнажив унылую сумеречную площадку с теряющимися в полумраке краями. Пробивавшееся сверху золотистое сияние освещало лишь ее середину, словно сцену в театре, где вот-вот начнется спектакль. Или как будто бы сквозь дырявую крышу чердака проникал солнечный свет. Впрочем, с таким же успехом этот «чердак» мог оказаться и глубоким подвалом, освещаемым одинокой лампой. И ни души вокруг. Лишь в центре этой декорации антитезой друг другу смутно маячили две фигуры — белая, похожая на облако, и черная, напоминающая большой придорожный валун.

Я сделал пару шагов вперед. Ноги утонули в мягком пепельном ковре, вверх устремились шустрые белесые фонтанчики. Пыль. Много пыли. Действительно, старый и пыльный чердак или подвал, куда хозяева не заглядывали много-много лет.

— Что ж не видно-то ничего! — возмутился я.

И вдруг картинка прояснилась, словно некто протер тряпкой старое грязное стекло или навел резкость объектива. И началось действие. Под ноги мне бросился ярко-красный мяч с синей полосой, такой, как был у меня в детстве. Следом за ним выехал трехколесный велосипед, затем показались веревочные качели — точно такие или очень похожие висели у бабушки на даче, когда она еще была жива. Выплыл из темноты и остановился прямо у моих ног игрушечный самосвал.

Белая фигура оказалась молодым юношей, почти мальчиком. Рассыпанные по плечам пшеничные кудри, нежный овал лица, широко открытые васильковые глаза юного романтика. Отрок (почему-то его хотелось назвать именно так) был одет в белый спортивный костюм из мягкого пушистого материала. Черный булыжник неожиданно поднялся на лапы, отряхнулся и превратился в большого черного пуделя.

Ангелоподобный отрок, склонив голову, молился. Пес искал блох.

«О, пречестный, животворящий крест Господень! Помогай ми… со всеми святыми во веки. Аминь», — разобрал я.

Отрок закончил молитву, его рука потянулась вверх, дабы осенить себя крестным знамением, но тут неизвестно откуда вырвался рой больших черных с иссиня-зелеными переливами навозных мух. С мерзким, пронзительным жужжанием мухи атаковали парня. Он отшатнулся, заслонив лицо, и… Неловко расправив крылья, отлетел на пару метров.

— Ангел! — ахнул я.

Рой не стал преследовать свою жертву. Застыв на мгновение в нерешительности, мухи быстро, словно по команде, образовали в воздухе черную жужжащую пентаграмму, направленную двумя остриями вверх. Пудель довольно расхохотался.

Ангел уже пришел в себя. Спустившись с небес на землю (в прямом смысле, только вряд ли это место было землей) он лихорадочно забормотал молитву, выставив перед собой зажатое в руках распятие. Примерно так участковый предъявляет свое удостоверение хулиганам.

— Исчадье ада! Порожденье тьмы! Убирайся обратно в преисподнюю! — негодующе возопил он взволнованным фальцетом.

Небесно-голубые глаза метали праведные молнии, готовые испепелить любого богохульника. Пентаграмма под его грозным взглядом смяла ряды, съежилась и схлопнулась внутрь себя словно черная дыра. Пес перестал смеяться и, нарочито сморщившись, примирительно сказал приятным баритоном:

— Фи, как грубо, какая horrendum pudendum Ужасная непристойность (лат.)! Я же просто пошутил. К тому же, я просил при мне не выражаться и жестов непристойных, которых я не терплю, не делать? Просил. Сам ведь знаешь, не люблю я этого. Желудок у меня слабнет. Вот сейчас нагажу человеку в душу, и окажется наш подопечный in impuris naturales В естественных примесях (лат.), то бишь по уши в дерьме. А виноват будешь ты, мой юный пернатый друг, ибо…

Пес неожиданно замолчал, оборвав фразу на середине. Он вскочил на лапы, подобрался и повел ушами, как это делают собаки, когда что-то учуят.

— Ну? Что ибо? — запальчиво крикнул ангел. — Договаривай, раз уж начал!

— Не время спорить. Пора. Я начинаю, — резко бросил пес.

— Почему это ты?

— Хочешь оспорить? — прищурился