Величество!

— Но она некрасива.

— Погасите свечи, Ваше Величество, прежде чем повернуться к супруге в постели. Она здорова, это главное. Если королева родит вам сыновей, они непременно будут похожи на вас, а это главное. Больше от нее не требуется ничего.

Сама Анна Клевская тоже вовсе не была в восторге от супруга. Но у нее было одно отменное качество, помогавшее выжить в трудное время, — уступчивость. Анна ничего не требовала и ни на что не претендовала, ей только не хотелось возвращаться обратно к брату, жизнь в Лондоне оказалась более обеспеченной, а язык можно и выучить…

Когда король предложил новой супруге мирный развод, она легко согласилась. Генрих посоветовался с Господом в своем лице и нашел выход. Он объявил, что брак так и не был консумирован, невеста осталась девственной, а потому препятствий разводу нет.

Кому же разводить главу церкви, как не самому главе? Конечно, развел епископ Кранмер, но согласие изволил дать Его Величество как главное лицо Англиканской церкви. Анна Клевская получила обратно свое имя, приличное содержание, возможность бывать при дворе, но, главное, стала именоваться… сестрой короля!

Европа в очередной раз ахнула, а Генрих быстро утешился в объятиях молоденькой красавицы Катарины Говард. Он торопился, королю были нужны сыновья, а времени оставалось все меньше, ведь этих сыновей нужно не только родить, но и вырастить крепкими, сильными, защитить от будущих нападок на трон.

Эдуард рос хилым ребенком, то ли таковым родившись, то ли просто будучи замученным своими няньками. Старшая дочь, рожденная Екатериной Арагонской Мария, тоже не отличалась здоровьем, была уже просто в возрасте, но замужество ей даже не предлагали. Крепкой и сильной оказалась только дочь Анны Болейн Елизавета, ради которой Генрих наделал столько глупостей. Но это всего лишь дочь, а не сын!

С дочерьми всегда проблемы. Их не было бы, окажись у Генриха трое-четверо сыновей, но был только один, и тот вечно больной.

За кого можно выдать замуж ярую католичку Марию? Отдать ее католическому принцу значило наверняка поставить английский трон под удар. На севере неспокойная Шотландия, всегда готовая выступить на стороне Франции, особенно после того, как племянник Генриха король Яков женился на дочери французского короля, а после ее смерти — на сестре всесильных Гизов. Если отдать и Марию замуж за французского принца, Англия попадет под французское влияние полностью.

Об испанцах и речи быть не могло. А за какого-нибудь немецкого герцога католичка Мария сама ни за что не пойдет. Как и за английского лорда. Вот и оставалось сидеть в девках. Марию много раз сватали, но всякий раз помолвка срывалась, правда, было это еще до Анны Болейн, после отделения своей церкви Генрих уже не рисковал отдавать старшую дочь на континент.

Катарина Говард обманула все его ожидания, она не только не родила наследника, но и оказалась неверной супругой. Какой же надо быть дурой, чтобы изменить мужу, уже казнившему одну жену за прелюбодеяние? Никто не понимал Катарину Говард. Какой бы ни была страсть к любовнику — Карпеперу, но жизнь дороже. Ее попытались спасти, предложив сделку — объявление, что брак недействителен, поскольку она уже была обручена с другим до свадьбы.

Но там, где Анна Клевская поступилась сомнительной честью ради жизни, Катарина Говард оказалась слишком глупа. Честная и упрямая, она отказалась признать обручение с почти простолюдином, зато призналась в намерении наставить королю рога с его постельничим, шагнула на эшафот, потащив за собой не только двух любовников, но и ввергнув в опалу многочисленную ни в чем не повинную родню.

А второго сына так и не было.

В то же время здоровье короля ухудшалось с каждым днем, его ноги окончательно распухли, покрылись незаживающими язвами, от сидячего образа жизни он неимоверно растолстел, а заедая свои горести огромным количеством пищи и запивая немалым количеством эля и вина, раздался вширь настолько, что ходить сам уже почти не мог, гнил заживо и… мечтал о новой женитьбе!

Он сидел в огромном кресле у окна и наблюдал, как играет на лужайке его единственный сын Эдуард, слабая надежда на продолжение рода Тюдоров. Мальчик всегда окружен и собственными няньками, и многочисленными придворными дамами. Вот и сейчас Эдуард пытался догнать какую-то из дородных дам, бегавшую не столь уж быстро, но даже это давалось принцу с трудом.

Еще три женщины стояли чуть в стороне, аплодируя при удачном рывке Эдуарда. И вдруг…

— Эдуард, Ваше Высочество, вы не ушиблись?! — Катарина метнулась к принцу, не задумываясь, просто увидела, что тот растянулся во весь рост и явно сильно ударился.

Принц, которому шел шестой год, рос как тепличный цветок, его оберегали от любых болезней, чрезмерных усилий, простуд и всего, что могло угрожать хрупкому здоровью наследника престола. Эта опека вовсе не шла мальчику на пользу, не закаленный, он простывал от малейшего ветерка, бесконечно кашлял и температурил.

Взрослые, поддерживающие ребенка на каждом шагу, не позволяли ему развиваться сильным и крепким, они боялись малейших травм, не желая рисковать и подставлять собственные шеи под топор палача.

Одновременно король требовал, чтобы сын был прекрасным наездником, сильным, развитым, каким был он сам в юные годы. Эдуард страшно боялся отцовского гнева, как боялись и все вокруг, а потому торопился вскочить, путаясь в полах одежды и стараясь скрыть поневоле выступившие слезы. Его щека и ладонь оказались оцарапаны до крови.

Катарина сообразила все мгновенно. У огромного окна своего кабинета сидел сам Генрих, если он увидит, что сын расшибся, то попадет и присматривающим за мальчиком взрослым, и самому Эдуарду за неловкость. Из страха перед отцом, а не от боли плакал маленький принц. Женщина встала так, чтобы ребенка не было видно его отцу, и подала свой платок:

— Вытрите кровь, Ваше Высочество.

Генрих все понял, но не рассердился, как бывало в последнее время. Женщина поступила разумно, она прикрыла наследника престола от любопытных глаз, но не стала его поднимать и отряхивать, словно никчемного хлюпика. Так могла поступить только умная мать по отношению к своему сыну, мать, которой у Эдуарда не было с рождения. Король вздохнул, он и сам подумывал, что сыну нужна умная и твердая материнская рука, которая не позволила бы капризничать или лениться, но была достаточно доброй и мягкой, чтобы отогреть сердце.

Но где такую взять? Раньше придворные суетливо подсовывали на глаза королю своих дочерей и племянниц, но после двух разводов, одной смерти и двух казней королев желающих породниться с Его