привлекательным с тех пор, как она последний раз его видела.

А еще он женился.

Об этом она старалась не думать.

— Может, ускорим шаг? — проворчал Роберт Лайтвуд. — Чем скорее мы разделаемся с этим, тем быстрее вернемся обратно к цивилизации. И кондиционерам.

О Роберте она тоже старалась не думать. В его брюзгливом присутствии было существенно сложнее притворяться, что они со Стивеном были на романтической прогулке под луной.

— Чем быстрее мы идем, тем больше ты потеешь, — заметил Стивен. — И поверь, никто этого не хочет.

В Париже в августе было градусов на десять жарче, чем в аду. Даже после заката воздух давил, словно одеяло, которое обмакнули в горячий суп. Ради скрытности они надели не обмундирование Сумеречных охотников, а одежду, соответствующую моде примитивных, отдав предпочтение длинным рукавам, под которыми не были видны их руны. Белая футболка, которую Селин выбрала для Стивена, уже тоже была мокрой насквозь. Но она совсем не была против.

Роберт только фыркнул. Он отличался от того парня, которым Селин помнила его по Академии. Тогда он был немного чопорным и немногословным, но никогда не проявлял предумышленной жестокости. Теперь же в его глазах было выражение, которое не нравилось девушке. Что-то ледяное. Слишком сильно напоминающее ее отца.

Если верить Стивену, Роберт пережил некую ссору со своим парабатаем, и его раздражительность можно было понять. Роберт есть Роберт, как говорил Стивен. Отличный боец, но иногда перебарщивает с мелодраматизмом. Беспокоиться не о чем.

Селин же всегда находила, о чем побеспокоиться.

Они с трудом одолели последний склон по улице Муффетар. Днем здесь располагался один из самых оживленных рынков Парижа, наполненный свежими продуктами, разноцветными шарфами, ларьками с шаурмой и прилавками с мороженым. И несносными туристами. По ночам же его витрины были пусты и молчаливы. Париж — город рынков, однако после наступления темноты все они закрывались — все, кроме одного.

Селин торопливо провела их за угол, по еще одной узенькой, петляющей улочке.

— Почти пришли, — она попыталась скрыть предвкушение, прозвучавшее в ее словах. Роберт со Стивеном четко дали понять, что Круг не одобряет Теневые рынки. Обитатели Нижнего мира вперемешку с примитивными, продажа запрещенных товаров, обмен слухами и торговля секретами? По словам Валентина, все это было очевидным следствием неорганизованности и коррумпированности Конклава. Когда Круг займет их место, с жаром заверил ее Стивен, Теневые рынки навсегда прекратят свое существование.

Селин пробыла членом Круга всего несколько месяцев, но уже выучила: если Валентин что-то ненавидел, то и ты обязан был возненавидеть это.

Она изо всех сил постаралась так и поступить.

Теневые рынки не обязательно находились на местах выброса темной энергии, пропитанных кровью насильственного прошлого, но это определенно помогало.

В Париже не было недостатка в таких местах. Этот город был городом призраков, и преимущественно обозленных. Революция здесь сменялась революцией, баррикады поливались кровью, а головы катились с гильотин, чего стоили только Сентябрьские расправы, Майская кровавая неделя, сожжение Тюильри, Эпоха террора. . Ребенком Селин провела множество бессонных ночей, бродя по городу, пытаясь увидеть следы величайших жестокостей. Ей нравилось представлять, что она может слышать крики, доносящиеся сквозь века. Так она чувствовала себя менее одинокой.

Она знала, что это не было нормальным занятием для ребенка.

У Селин вообще не было нормального детства. Она обнаружила это только когда приехала учиться в Академию, где впервые встретила Сумеречных охотников своего возраста. В тот первый день остальные ученики болтали о своей беззаботной жизни в Идрисе, с прогулками верхом по равнинам Броселина; о своей беззаботной жизни в Лондоне, Нью-Йорке, Токио, с тренировками под заботливым присмотром любящих родителей и учителей из Института; о своей идеальной жизни где-то, везде. Спустя какое-то время девушка просто перестала их слушать, незаметно ускользая, слишком переполненная горькой завистью, чтобы остаться. И слишком смущенная при мысли, что кто-нибудь может заставить ее рассказать о себе. В конце концов, она тоже росла в поместье родителей в Провансе, в окружении яблочных садов, виноградников и пологих лавандовых полей: как ни посмотри, la belle epoque.

Селин знала, что родители любили ее, так как они часто это повторяли.

— Мы делаем это лишь потому, что любим тебя, — говорила ей мать, запирая в подвале.

— Мы поступаем так из большой любви к тебе, — вторил отец перед тем, как отхлестать кнутом.

— Мы это делаем, потому что любим, — и спускали на нее демона-дракона, оставляли одну на ночь, в восемь лет, безоружную, в лесу, полном оборотней, учили ее кровавым последствиям слабости, неуклюжести или страха.

Она впервые сбежала в Париж, когда ей было всего восемь. Достаточно юная, чтобы думать: у нее получится сбежать насовсем. Она пробралась к аренам Лютеции — развалинам римского амфитеатра, датируемым первым столетием нашего века. Скорее всего, это были самые старые из окропленных кровью руин города. Две тысячи лет назад гладиаторы сражались перед подбадривающей их кровожадной толпой, пока арена вместе с этой самой толпой не была захвачена ничуть не менее кровожадной ордой варваров. Какое-то время здесь находилось кладбище, сейчас же это была просто приманка для туристов, очередное нагромождение камней, которое смогут проигнорировать скучающие школьники. По крайней мере, так было днем. При свете же полуночной луны это место оживало от нашествия обитателей Нижнего мира, от вакханалии вина и фруктов фейри, от зачарованных колдунами горгулий, от вальсирующих оборотней, от вампиров в беретах, рисующих портреты кровью, от так играющего на аккордеоне ифрита, что можно было умереть от рыданий. Таков был парижский Теневой рынок, и с того момента, как Селин впервые его увидела, она, наконец, почувствовала себя, как дома.

В то первое посещение она провела там две ночи, заглядывая в палатки, пытаясь подружиться с застенчивым волчонком-оборотнем, утоляя терзающий ее голод блинчиками с ореховым кремом, которые без всяких вопросов купил ей Безмолвный брат. Ей удалось прикорнуть под покрывалом на ювелирной стойке вампиров, она кружилась в стихийно организованном фейри хороводе с детьми, на голове которых красовались рожки, она, в конце концов, поняла, что значит быть счастливой. На третью ночь Сумеречный охотник из Парижского Института выследил ее и вернул домой.

Тогда она в первый — но не в последний — раз усвоила урок