потише добавляет: — Старый знакомый. Ему хотелось, чтобы я его не узнал.
Улагай бросает удивленный взгляд на корнета: оказывается, и он — неоткрытая книга. Впрочем, это его воспитание.
— Зови!
Господин в чесучовом костюме, в пенсне и с тросточкой совсем непохож на того штаб-офицера, с которым они когда-то познакомились при выполнении специального задания где-то на Востоке.
Гость протягивает хозяину руку, без приглашения усаживается в кресло, снимает котелок, сдергивает парик и вытирает платком бритую голову.
«Вечно эти водевили с переодеваниями», — хмурится Улагай, глядя на невозмутимого Энвера. Не странно ли? Все эти дни он неотступно думал именно об Энвере. Решая задачки, кадет Кучук частенько заглядывал в ответы. И в дни, когда он собрался решать уравнение со многими неизвестными, хотелось иметь в кармане бумажку, если и не с ответом, то хотя бы с волшебным словом, которое позволило бы ему пройти сквозь стену.
— Выкладывай, — произнес Энвер, отдышавшись. — Что у тебя?
Улагай улыбается. Пожалуй, впервые после сдачи Екатеринодара.
— Это все? — хохочет Энвер. — Вряд ли ради этого стоило тащиться из Москвы.
— Из Москвы? — Узкие глаза Улагая еще больше сузились, превратились в щелки.
— Брось валять дурака, Кучук, — вдруг тихо и жестко произносит Энвер. — Я буду поддерживать с тобой связь. Назначь явки в нескольких аулах. Лучше всего — у мулл. И не забудь, что все мы ходим под аллахом. Если Врангеля постигнет неудача и твоя миссия…
— Все хорошо продумано и подготовлено, дорогой.
— Если Врангеля постигнет неудача, — повторяет Энвер, — и твоя миссия провалится, мы не успокоимся. Ты сможешь продолжать свое дело под нашей крышей. У меня должны быть все нити. Но возможен и третий вариант: не мы будем искать связи с тобой, а ты с нами.
Это уже совсем другой разговор.
— Что ты имеешь в виду, Энвер?
— Иностранный паспорт. Яхта в условленном месте.
Улагай тотчас же подошел к окну — яхта стояла там же, где и раньше.
— Не напрягай зрение, Кучук, это «Фарэ», можешь воспользоваться ею для перехода в подполье. Аул? Для первой явки.
— Для начала — Адыгехабль, дом главного муллы. Дальше — по алфавиту.
— Связи?
Улагай достает из кармана гимнастерки сложенный лист. Да, это она, дважды сожженная карта.
Достав записную книжку, Энвер заносит туда все необходимое. Через несколько минут и третья карта превращается в комочек пепла.
— Мне пора. На крайний случай спрячь этот порошок. Не пугайся, Кучук, это пирамидон. Нацарапаешь на порошке своей рукой слово «Сурет» — новое название яхты — передашь мулле в ауле… — Энвер шепчет название аула.
Улагай угадывает его и едва слышно повторяет, пряча порошок.
— «Фарэ» к твоим услугам, могу высадить в любом месте.
— Это мне подходит, — после некоторого колебания решает Улагай. — Жду сегодня в десять вечера внизу, завтра начинается сдача.
— В десять, — повторяет Энвер. — Будь осторожен, кругом предатели.
— На их спинах в аулы проедут мои люди.
Энвер натягивает парик, по-русски подмигивает и быстро уходит.
Трудный день. Кажется, хлопотам не будет конца, на завтра уже ничего не отложишь. Не успел уйти старый знакомый, как появились сразу двое — казначей и дежурный офицер. Улагай приглашает дежурного. Круглолицый, не ко времени веселый корнет сразу же доложил о ходе подготовки к сдаче. Докладывал так, будто именно в этот момент совершалось главное дело его жизни. — Самое важное сделано — составлены новые списки частей с учетом наличного состава. А то пойдут разговоры: где тот да где этот? За каждым ведь не досмотришь, многие уже ушли домой. — Молодец, Махмуд. Надо усилить караулы. — Есть, усилить караулы. — Пароль заготовил? — Последний пароль на двадцать третье мая утвержден вами. — Предпоследний. Есть данные, что на рассвете группа штабных офицеров попытается улизнуть в Грузию. После двух ночи смени пароль, поставь заслон с пулеметами за дачей генерала. Без шума. — Есть, без шума. Разрешите вопрос, господин полковник? Как вы думаете, что с нами сделают? Я имею в виду нас, офицеров. «Нас, офицеров». Такая постановка вопроса покоробила Улагая и в то же время рассмешила. Святая простота, он полагает, что большевики ко всем отнесутся одинаково. Милый, глупый барашек. Черное — белое, день — ночь… И еще: да — нет… — Наверняка предложат служить, ведь у них нет приличных командиров. — С этим не согласен, господин полковник. Сдаемся мы им, а не они нам. Таким служить — еще полбеды, — добавил вдруг Махмуд с неожиданной рассудительностью. — Служить слугам, Махмуд, это не полбеды, а самая настоящая беда. — Все же со своим народом… — Махмуд оборвал себя на полуслове, встретившись с Улагаем взглядом. — Можешь идти. Пригласи казначея. Вошел Джумальдин. Улагай с трудом узнал его — балагур Джумальдин выглядел так, словно перенес тяжелую болезнь. — Я все знаю, Кучук, — выпалил он, едва закрыв за собой дверь и плюхаясь в кресло. — Поздравляю тебя, — равнодушно буркнул Улагай. — Раньше я полагал, будто все известно одному аллаху. — Ты все шутишь! Как ты можешь? Ведь ты обрекаешь себя на верную смерть! Подумай, стоит ли это делать? Ради чего? — Джумальдин, что ты плетешь? — Глаза Улагая сузились еще больше. — Кучук, мне все известно, вы затеяли гиблое дело. Поднять адыгов на восстание после разгрома Колчака, Деникина, всех белых армий сущее безумие! — Ты думаешь, адыги смирятся с большевистским игом? Они сбросят его, как конь сбрасывает вшивую попону. — Опять кровопролитие? — Джумальдин вскочил с кресла. — Аллах не позволит свершиться этому. — Ты думаешь, аллах тоже перешел к красным? Не надейся. Не все такие трусы, как ты. — Не мели чепуху, Кучук, уж ты-то знаешь, что я не трус. Подумай лучше, что будет с народом. Улагай брезгливо сморщился: — Ты, Джумальдин, словно с неба свалился. Поляки в Киеве, Врангель готовится к наступлению на Кубань, наш народ на распутье. Оставить его? Пусть идет куда вздумается? Народ, дорогой мой, что конь — ему повод нужен, повод в сильной руке. Да, народ сейчас на распутье, но у меня хватит сил натянуть повод и направить коня, куда нужно. А что ты предлагаешь? — Сдаться! Безоговорочно и честно, явиться всем во главе с офицерами, во главе с генералом. — И с денежным ящиком? — Да, и с денежным ящиком, — повторил Джумальдин. — Сдаться и потребовать автономии, как финны. Улагай подошел к столу, нажал кнопку. В дверях появился Ибрагим. — Денежный ящик вместе со всей охраной немедленно перевезти на мою дачу. — Есть,
Трудный день. Кажется, хлопотам не будет конца, на завтра уже ничего не отложишь. Не успел уйти старый знакомый, как появились сразу двое — казначей и дежурный офицер. Улагай приглашает дежурного. Круглолицый, не ко времени веселый корнет сразу же доложил о ходе подготовки к сдаче. Докладывал так, будто именно в этот момент совершалось главное дело его жизни. — Самое важное сделано — составлены новые списки частей с учетом наличного состава. А то пойдут разговоры: где тот да где этот? За каждым ведь не досмотришь, многие уже ушли домой. — Молодец, Махмуд. Надо усилить караулы. — Есть, усилить караулы. — Пароль заготовил? — Последний пароль на двадцать третье мая утвержден вами. — Предпоследний. Есть данные, что на рассвете группа штабных офицеров попытается улизнуть в Грузию. После двух ночи смени пароль, поставь заслон с пулеметами за дачей генерала. Без шума. — Есть, без шума. Разрешите вопрос, господин полковник? Как вы думаете, что с нами сделают? Я имею в виду нас, офицеров. «Нас, офицеров». Такая постановка вопроса покоробила Улагая и в то же время рассмешила. Святая простота, он полагает, что большевики ко всем отнесутся одинаково. Милый, глупый барашек. Черное — белое, день — ночь… И еще: да — нет… — Наверняка предложат служить, ведь у них нет приличных командиров. — С этим не согласен, господин полковник. Сдаемся мы им, а не они нам. Таким служить — еще полбеды, — добавил вдруг Махмуд с неожиданной рассудительностью. — Служить слугам, Махмуд, это не полбеды, а самая настоящая беда. — Все же со своим народом… — Махмуд оборвал себя на полуслове, встретившись с Улагаем взглядом. — Можешь идти. Пригласи казначея. Вошел Джумальдин. Улагай с трудом узнал его — балагур Джумальдин выглядел так, словно перенес тяжелую болезнь. — Я все знаю, Кучук, — выпалил он, едва закрыв за собой дверь и плюхаясь в кресло. — Поздравляю тебя, — равнодушно буркнул Улагай. — Раньше я полагал, будто все известно одному аллаху. — Ты все шутишь! Как ты можешь? Ведь ты обрекаешь себя на верную смерть! Подумай, стоит ли это делать? Ради чего? — Джумальдин, что ты плетешь? — Глаза Улагая сузились еще больше. — Кучук, мне все известно, вы затеяли гиблое дело. Поднять адыгов на восстание после разгрома Колчака, Деникина, всех белых армий сущее безумие! — Ты думаешь, адыги смирятся с большевистским игом? Они сбросят его, как конь сбрасывает вшивую попону. — Опять кровопролитие? — Джумальдин вскочил с кресла. — Аллах не позволит свершиться этому. — Ты думаешь, аллах тоже перешел к красным? Не надейся. Не все такие трусы, как ты. — Не мели чепуху, Кучук, уж ты-то знаешь, что я не трус. Подумай лучше, что будет с народом. Улагай брезгливо сморщился: — Ты, Джумальдин, словно с неба свалился. Поляки в Киеве, Врангель готовится к наступлению на Кубань, наш народ на распутье. Оставить его? Пусть идет куда вздумается? Народ, дорогой мой, что конь — ему повод нужен, повод в сильной руке. Да, народ сейчас на распутье, но у меня хватит сил натянуть повод и направить коня, куда нужно. А что ты предлагаешь? — Сдаться! Безоговорочно и честно, явиться всем во главе с офицерами, во главе с генералом. — И с денежным ящиком? — Да, и с денежным ящиком, — повторил Джумальдин. — Сдаться и потребовать автономии, как финны. Улагай подошел к столу, нажал кнопку. В дверях появился Ибрагим. — Денежный ящик вместе со всей охраной немедленно перевезти на мою дачу. — Есть,